— Домой, — машинально ответила Аннабель, как будто пробуждаясь от сна.

— Думаю, что вам небезопасно теперь ехать домой; вас, вероятно, поджидают, чтобы арестовать.

— Тогда мне некуда деваться, — упавшим голосом сказала Аннабель.

— Могу ли я предложить вам свой дом?

Аннабель с минуту помолчала.

— У меня нет выбора, и… я вам верю, — наконец сказала она, глядя прямо в глаза Крегу.

Подъехали к дому. Прошли через палисадник к особняку. Навстречу выбежал портье.

— Мистер Крег, вас ждут. Два часа сидят и не хотят уходить. Хотите ли вы их принять?

— Да, да, Жан. Я скоро освобожусь. Попросите их подождать в гостиной.

Аннабель с любопытством оглядывала кабинет, куда ее пригласил войти Крег.

— Простите, мадам, может быть, это будет нескромностью, но я заранее приношу свои извинения.

— Спрашивайте.

— Что заставило вас сегодня так выступить на аукционе? Ведь вы понимали, что восстановите против себя всех и вашего мужа первого.

Аннабель смущенно улыбнулась.

— Правду сказать, я не думала выступать, но не могла вытерпеть. Меня слишком взволновало это возмутительное издевательство над людьми, прикрываемое «благом общества». Я ненавижу это общество. Ненавижу мужа, для которого я только вещь, забавный зверек, которого можно дразнить, побить, а потом приласкать, бросив подачку. Я ненавижу его, создавшего такую жизнь, поработившего всех, купившего все. Я не из их общества. Я…

И Аннабель, захваченная новым порывом, раскрыла перед Крегом всю свою жизнь. Боль от потери Хозе, чувства, пережитые за последние месяцы, сознание унизительности положения «купленной женщины», пропасть между нею и мужем, между нею и обществом, в которое она случайно попала, — все то, что смутно сознавалось ею, теперь, когда она рассказала об этом, предстало перед нею в ярком, ослепительном свете.

В ее словах слышалась боль о прошлом, о том прошлом, когда зачастую приходилось голодать, когда не было ничего, кроме желания жизни, кроме надежд, но когда она все-таки чувствовала себя человеком, а не вещью.

— Я прошла тяжелую школу, мистер Крег, и я не могу вернуться обратно. Я хочу стать человеком.

— Но вам придется отказаться от роскоши, придется снова вести трудовую, по временам нелегкую жизнь. Не будете ли вы сожалеть о своем бунте?

— Нет, нет. Как решительно порвала я с Хозе, так решительно рву со своим настоящим. Вы разрешите пользоваться вашим гостеприимством, пока я не устроюсь, мистер Крег?

— Сколько угодно. Теперь разрешите прервать нашу беседу, меня ждут друзья, — и Крег открыл дверь из кабинета в гостиную.

В кабинет не вошли, а ворвались Джон, Катя и Тзень-Фу-Синь.

В первую минуту никто не произнес ни слова, но крепкие пожатия и блестящие глаза всех говорили об их радости.

— Неужели это ты?

— Джон, Тзень, Катя?

— Шипко шанго.

— Милый китаеза, а помнишь?

— Помню, помню.

— Это ты, живой, такой же?

— Ну да, я. Видите, я.

— Но почему ты не открывался нам?

— Не мог, друзья, боялся провалить дело.

— А теперь ты как?

— Об этом поговорим потом.

— Джон, какая радость — он с нами! — взволнованно шептала Катя.

— А это кто?

— Это — взбунтовавшаяся женщина. Ты, Катя, возьми ее под свое покровительство. Она может пригодиться.

Как ни тихо была произнесена последняя фраза, но Аннабель услышала и, подойдя к ним, с жаром сказала:

— Да, да, я могу пригодиться, я готова на все. Я чувствую, что вы не с теми, которые угнетают всех, что вы против лих. И я с вами.

— Вот так штучка, — прошептал Джон. — Где ты ее подцепил? Я ее знаю. Она — баба хорошая, чуть не заехала мне в морду.

— Как — в морду? Каким образом, когда?

— Потом расскажу, — покатился со смеху Джон.

— Я помогу вам, — горячо продолжала Аннабель. — Я не знаю политики и не понимаю в ней, но я хочу, чтобы уничтожили Карантин, чтобы уничтожили весь этот ужас рабства и унижения человеческой личности. Не бойтесь меня, не бойтесь того, что я жена Флаугольда.

— Я за нее, — сказал Джон.

Остальные переглянулись. Крег с улыбкой, взяв под руку Аннабель и Катю, усадил их на диван.

— Вы поговорите, а там видно будет. Я думаю, Катя, что она годится только…

— Я понимаю.

Крег уселся с Джоном и Тзень-Фу-Синем около маленького круглого столика.

— Ну как?

— Ты был великолепен, Джон.

— Ты разве меня видел?

— Конечно.

— Когда?

— А в Карантине. Ты был великолепным Корнелиусом Кроком. «У меня бред». — «Нет».

И Крег сделал жест, как будто снимает шляпу и кланяется.

— Ты? — Джон, полудогадавшись, вскочил. — Значит?..

— Тсс. О деле потом.

Крег, оставив их, подошел к Кате и Аннабель, оживленно беседовавшим.

— Она славный товарищ, — сказала Катя, обнимая за талию Аннабель.

Аннабель улыбнулась комплименту Кати.

— Мистер Крег, я готова делать все, что нужно, не спрашивая объяснений.

— Браво, мистрис Аннабель, браво.

— С завтрашнего дня я в вашем распоряжении. Хочу только съездить домой и кое-что взять там.

— Хорошо, только будьте осторожны.

Глава IX

ДРОЙД, НАВЕРНОЕ, ЗНАЕТ

Это утро было утром разносов. Весь Комитет дрожал, когда мимо проходил Арчибальд. Суровая складка на лбу и энергично сжатые губы заставляли многочисленных клерков и статистиков ежиться за своими столиками.

Но Арчибальду было не до них. Недовольный испорченным вечером, возмущенный прокламациями, наглым исчезновением девушек выпуска, он оштрафовал уже целый ряд своих агентов, но все это не давало выхода злобе и негодованию.

— Идиоты! — иногда громко вскрикивал он, быстро шагая по кабинету. — Ни черта не могут сделать, не видят, не слышат.

И вдруг сразу остановился.

«Как я не догадался раньше?» И ему сразу стало понятно подозрительное поведение Корнелиуса Крока. «Да, все дело в нем».

Дверь открылась, и в кабинет робко вошел лаборант Грессер.

Арчибальд резко повернулся к нему, но, узнав, любезно пошел навстречу.

— Вы как раз вовремя, есть новости?

Грессер оглянулся на дверь, плотнее закрыл ее, приложил палец к губам и на цыпочках подошел к Арчибальду Клуксу.

— Невероятное преступление, — прошептал он и снова боязливо оглянулся.

— Да говорите, черт возьми! Вы в Комитете, а не на улице.

— Сэр Арчибальд, преступление невероятное, и я боюсь, и я не знаю, как…

— Чего не знаете? Говорите толком.

— Аппараты испорчены, — выпалил сразу Грессер и остановился.

— Испорчены!

И Арчибальд, схватив руками Грессера за плечи, приблизил его лицо к своему и, сверля своими