– Да, верно.

И тут вспомнилась сцена в дверях танцевальной студии. Откуда там взялся Оушен? И еще случай, когда Оушен мелькнул на выходе из спортзала.

– А кстати, чем ты занят после уроков?

Оушен оценил мою шутку. Рассмеялся.

– Вот и я о том. Тренируюсь. Мяч в корзину швыряю. Каждый день. Один раз увидел, как ты в студию вошла с четырьмя ребятами, и с тех пор думал, – он снова хохотнул, – может, ты мимо спортзала пройдешь, а дверь будет открыта, и ты заглянешь и поймешь, по моей форме… Не случилось. Но я даже рад. Хорошо, что мы вот так поговорили – без посторонних шумов. Похоже, я тебе и впрямь интересен как личность.

– Очень интересен, – подтвердила я.

Он снова вздохнул.

– Зачем тогда отшивать меня? Зачем все рушить?

– О разрушениях речь не идет. Мы закончим тем, с чего начали. Простой дружбой. Будем общаться. Но на расстоянии.

– Не хочу я на расстоянии. Мне даже дюйм – и то слишком далеко.

Я не нашлась с ответом. Сердце ныло.

– Ответь честно, Ширин. – Оушену каждое слово давалось с трудом. – Тебе-то самой неужели хочется держать дистанцию?

– Конечно, нет, – выдохнула я.

Пару секунд он молчал. А когда заговорил, в голосе послышалась невыразимая нежность:

– Милая, пожалуйста, не отталкивай меня.

Эмоции нахлынули волной, лишили дыхания; не будь я в постели, я бы, наверно, и на ногах не устояла. Как он это произнес – «милая»! Вроде пустяк, почти обиходное словечко, но Оушен столько сумел вложить в него, будто хотел меня своей сделать и сам мне принадлежать.

– Пожалуйста, – зашептал Оушен, – давай станем парой. Давай вместе время проводить, везде бывать…

Потом он пообещал, что не предпримет попытку поцеловать меня, а я чуть не выпалила: «Да как ты смеешь! Да если я даже буду брыкаться и царапаться, ты все равно должен…» Но я смолчала.

Короче, я сделала то, от чего зарекалась.

Я сдалась.

Школа бурлила, точно адский котел.

Еще вчера старшеклассники смотрели сквозь меня – сегодня они таращились в открытую. Некоторые, сплетничая обо мне, не трудились заткнуться при моем появлении. А кое-кто даже показывал пальцем.

Вот и пригодилось мое умение игнорировать все и вся. Я ни на кого не смотрела, мой взгляд был устремлен под ноги. Мы с Оушеном ничего конкретного не запланировали, ни о чем не договорились. Оушен пребывал в счастливой уверенности, что главное – не обращать внимания на кретинов. Конечно, он заблуждался. Мы барахтались в сточных водах, именуемых старшей школой, игнорирование данного факта к добру не приводит. Я-то знала: дерьмо неминуемо всплывет, лишь вопрос времени. Впрочем, первый день оказался почти бессобытийным. Ключевое слово – «почти».

Четыре урока я успешно отгораживалась от мира. Слушала музыку через скрытые под шарфом наушники. Никто ничего не заподозрил. Плюс у мистера Джордана мы с Оушеном были в разных группах, а значит, ничем себя не выдавали. После звонка Оушен улучил момент, сверкнул улыбкой и сказал: «Привет». Я тоже сказала: «Привет». С тем мы расстались. Следующие занятия у нас были в разных корпусах.

А вот на большой перемене начались проблемы.

Какая-то девчонка, фигурально выражаясь, приперла меня к стене. А буквально – толкнула на скамейку для пикника. Видимо, я потеряла бдительность, расслабилась – тут она и пошла в атаку.

– Чего тебе надо? – прошипела я.

По внешним признакам она была родом, скорее всего, из Индии. Красавица. Очень длинные блестящие черные волосы и на редкость выразительные глаза. В тот конкретный момент глаза выражали желание удушить меня, а восхитительная смуглая кожа от ярости приобрела синевато-багровый оттенок.

– Ты своим поведением всех мусульманок срамишь!

От нелепости обвинения у меня вырвался смешок. Довольно резкий.

Еще с утра я прокручивала в голове самые скверные ситуации, однако такого не ожидала.

На долю секунды я даже подумала, что эта красавица меня с кем-то путает. Я дала ей возможность исправиться. Улыбнуться в ответ на мой смех.

Она этого не сделала.

– Это шутка? – уточнила я.

– Да ты хоть представляешь, сколько я усилий прикладываю, как бьюсь каждый день, чтобы обнулить ущерб нашей вере – ущерб, который наносят личности вроде тебя? Ты хоть догадываешься, как страдает от подобных тебе имидж всех мусульманских женщин?

Я сдвинула брови.

– Да о чем ты говоришь?

– О поцелуях! Нам, мусульманкам, нельзя целоваться у всех на виду!

Я оглядела ее с ног до головы.

– А сама ты разве никогда не целовалась?

– Речь не обо мне. Речь о тебе. Ты носишь хиджаб – и так себя ведешь! Должна своим видом защищать веру, а сама втаптываешь ее грязь!

– А, вон оно что. Ладно, пока.

Я прищурилась, скроила улыбку, встала и пошла прочь.

Она последовала за мной.

– Такие, как ты, недостойны носить хиджаб! Сними его! Так будет лучше для всех.

Я остановилась. Вздохнула. Повернулась к ней.

– Знаешь, ты кто? Ты квинтэссенция ксенофобии. Ты ходячий кризис веры. Из-за таких, как ты, истинные мусульмане кажутся фриками, но ты, похоже, этого не сознаешь! – Я тряхнула головой и добавила: – Про меня тебе ничего не известно. Ты понятия не имеешь, как я жила, что пережила и почему решила носить хиджаб. И ты мне не судья. Я буду делать то, что считаю нужным. А ты катись ко всем чертям.

У нее челюсть отвисла. В буквальном смысле. Целую секунду она выглядела как героиня аниме – глаза несоразмерно огромные, рот идеально круглый.

– Вау, – наконец выдохнула она.

– Счастливо оставаться.

– Да ты еще хуже, чем я думала.

– И что?

– Я буду молиться о спасении твоей души.

– А вот это кстати. – Я пошла прочь, остальное договорила уже на ходу: – У меня сегодня контрольная, так вот, если сфокусируешь энергию именно на ней – большое тебе спасибо.

– Ты чудовище!

Я только рукой помахала.

Оушен сидел под моим деревом.

Заметив меня издали, встал.

– Привет!

Его прекрасные глаза сияли. И день тоже был прекрасный – приглушенно-солнечный, какие выпадают в преддверии зимы. Воздух звенел от легкого морозца, я дышала с наслаждением.

– Привет, Оушен.

– Как дела?

Эту фразу мы произнесли одновременно. И ответили одинаково: