– Надоела мне ваша песочница. Карта где?

Пока Янка лихорадочно соображала, о чем идет речь, общую могилу сестер по несчастью пополнило еще два бумажных комочка.

– Тоже молчать будешь? Плохо.

Очередной кусок непонятно чего не удержался на вилке и плюхнулся в лужу соуса. Брызги осели на белоснежной рубашке «мецената».

– Вот же… – Тарелка проделала недолгий путь через весь стол и остановилась неподалеку от Янки. – Что, птица, не клеится у нас беседа? Не клеится…

– У меня нет никакой карты, – призналась Янка. Как в школе. Учил? Учил, но не помню.

– Может, ты и про тайник не знаешь? – прочавкал Дольский и принялся выковыривать из зубов остатки ужина. Бр-р.

– Знаю. – Судя по всему, увиливать не было никакого смысла. – Там лежало письмо. Вот.

Янка протянула сложенный вчетверо листок. Тот приоткрыл, заглянул внутрь и бросил его рядом с провинившейся тарелкой.

– На понт не бери, малявка. Училка сказал – карта. Я ему верю. Не мог он врать… в той ситуации, – гоготнул Дольский, и Янка догадалась, на какую «ситуацию» он намекает.

Залесский не мог соврать перед смертью.

– Я все скажу, – быстро проговорила она. Тело с ног до головы покрылось липким потом. Как перед прыжком. Или падением.

– Говори. – Он кивком предложил ей сесть, и Янка буквально упала на табурет – ноги перестали ее держать. Где же эти обещанные «защитники»?..

– Карты не было, честно! Только письмо. Там все написано. Про земскую школу. И кольцо. Мне его Залесский сам… отдал. Но сейчас у меня его нет.

Мысли скачут. Язык со страху не ворочается. Как же ему объяснить?

– Что-то ты опять мне, птица, впариваешь… Иди. Вспоминай, где карта. Иди-иди.

Дольский предлагает ей уйти? Отпускает восвояси?

Янка встала и сделала несколько неуверенных шагов. Где-то здесь должен быть подвох. Просто обязан. Но широченная гора в тесном пиджаке продолжала нависать над пустым столом.

Все еще боясь поверить в чудо, Янка доползла до двери.

И хорошо, что не поверила. Больно было бы разочаровываться.

У выхода ее с нежностью металлопрокатного станка принял в объятья телохранитель Дольского. Стиснул плечи ладонями-клещами и бесцеремонно впихнул в смежную с кухней комнату. Как и все в этом доме – пустую. Бетонные стены, лампочка Ильича под потолком. Один-единственный табурет – брат-близнец того, на котором Янка дрожала в кухне.

На нем и восседал сейчас Денис Каверин. Взлохмаченный, бледный. Злющий, как дикий кот, которого макнули в бочку с водой. Разве что не шипит.

– Ты-то здесь откуда? – рявкнул он вместо приветствия.

Ой-вэй, а она-то уж было собралась на шею броситься. С причитаниями. Утешать, по головке гладить.

А теперь – даже непонятно.

С языка так и рвалось: «Тебя, дурака, спасаю». Проглотила.

– Уверена, что обо всем мне рассказала? – в том же нелюбезном тоне продолжил Каверин.

– Денис, ты о чем? – Даже ангел Божий мог бы позавидовать сейчас Янкиному терпению.

– Например, про карту. Была?

– Нет.

– Или все-таки была?

– Нет! – Правда, надолго его – терпения – не хватило.

– Хорошо. – Денис отлепился наконец от своего «постамента». – Давай, приземляйся.

Решила постоять. Из вредности. Одолжение он ей, видите ли, сделал.

– Не обижайся. Некогда обижаться. Надо соображать, причем быстро. – Денис говорил отрывисто, короткими фразами. На слове «быстро» он поднял голову и несколько мгновений к чему-то прислушивался. – Добрый дядюшка Витя со мной разговорился. Не чужие ведь – на отцовском юбилее гулял, прошлым летом на Волге вместе рыбачили. Короче, он с самого начала знал про Залесского. Прораб рассказал – так, мол, и так, товарищ рвется стены простукивать. О’кей, пусть стучит. Но о результатах – докладывай. Деньги Дольскому позарез нужны. Фирма по уши в долгах, банкротство – всего лишь вопрос времени. А тут призрачная надежда замаячила на халявную наживу, так что – пусть стучит…

Вот, опять. Прервал торопливый рассказ, чуть повернулся в сторону окна, затих. Интересно, что он надеется там услышать?

– Залесский стучал по стенам, прораб – на Залесского, – как ни в чем не бывало продолжил Денис, снова глядя на Янку, – и все были довольны, пока не достучались. Причем, оба сразу. В один из дней папа Влады нашел тайник. Под рюмочку поделился счастьем с прорабом. Налили-выпили, налили-выпили. А когда дело дошло до тайника – конфликт мнений. Залесский кричит – «вскрывать», прораб ему – «без хозяина нельзя». Сокровища – штука мифическая, а втык от начальства – вот он, пятой точкой прямо сейчас чувствуется. Аргументы закончились – в ход пошли кулаки. Залесский так-то совсем не атлет, тут ему просто повезло. Сантехнический ключ под руку подвернулся. Это все дядя Витя, то есть Дольский, рассказал. Он сразу заподозрил, что покойник – его прораб. Собственно, так бы все и решили с самого начала, если бы не читательский билет. Вдумайся – чертов читательский билет! – с фотографией школьного учителя, который к тому времени уже числился безнадежно пропавшим. А почему?

Янка собралась было предложить свой вариант, но Денис жестом не дал ей заговорить. Снова этот полуоборот и взгляд в одну точку. Можно подумать, в гулкой пустоте бетонной коробки Каверина одолевали слуховые галлюцинации.

– Суть в том, – заговорил он после того, как вдоволь наслушался тишину, – что Дольскому фальшивая смерть школьного учителя тоже оказалась выгодной. Гибель прораба на рабочем месте – не то же самое, что постороннего чела, неизвестно как забредшего на стройку. В общем, нашаманили они со следователем на пару, а дядя Витя… Тьфу, ну ты поняла. Нашел виновника своих проблем – товарища Залесского, – прижал к стене, и тот признался, что искал сокровища. Про тайник узнал из письма – того самого, первого, которое его подруга Регина прихватила из музея.

– «Тайник в бальном зале, где сокровища, душа моя…» – Янка тоже с самого начала зацепилась взглядом за эти строчки в послании Николая Монахова. Достаточно явное указание, если не знать содержимого этого самого тайника. – Хотя, скорее всего, Николай имел в виду «сокровища души моей». Любовную переписку. Залесский понял текст слишком буквально.

– Да ты уже почти биограф этого Монахова, как я погляжу, – без тени восхищения заметил Денис, чем изрядно задел ее самолюбие. – Залесский оприходовал прораба, а дальше повел себя как любой в сущности нормальный человек. Он испугался. И стал заметать следы. Пожар показался ему достаточно надежным способом. А чтобы его не заподозрили – сечешь логику? – решил исчезнуть официально. Потому что раньше он и так уже исчез – на работу не ходил, дома не появлялся. Фанатично искал сокровища из письма, которые в его голове смешались с семейной легендой о кольце графа Дорфа. Залесский облил тело прораба растворителем и поджег. Комната – наш каминный зал – была битком набита строительными материалами, которые не горели, а только плавились. Дымища, едкая вонь. Скорее всего – это уже я от себя додумал – Залесский решил вернуться за содержимым тайника позже, когда все успокоится. А тут дядя Витя, то есть, Дольский: где драгоценности? Что значит, нет? Ищи, иначе сам знаешь что. Дочь хоть и в детском доме, но жива и невредима. Пока.