каблуком сапога со всей скорости влетела под колено охраннику. Лицо того чуть не сложилось в скорбную гармошку, и он свалился грудью вперёд, выдавив сокрушённый вскрик.

Одна рука освободилась, и, пока второй констебль в замешательстве смотрел на товарища и его унылые попытки встать, Лойс ударила мужчину под дых так паршиво вкосую, но грубо, что тот поверженно согнулся, едва слышно хрипя от удушья.

Да, на Дагласе этот приём плохо работал, если не сказать совсем ужасно.

Лойс бросилась бежать так быстро, как могла в такую ненастную скользкую погоду. Она ничего не видела, глаза слепил грязный пепельно-белый свет, размазывался дрянью по мыслям, упрямо скрёбся в висках.

Куда увели Нону? Где сейчас Даглас? В порядке ли они?

Девочка остановилась на площади, когда нелепый яростный туман с её глаз содрали. Сердце ёкнуло и затряслось мелко в горле, как в кричащем истерическом припадке. Тело рассыпалось в пыль, безвольное и пустое, сжатое в ничто.

— Даглас!!!

Лойс подбежала к другу на негнущихся деревянных ногах и прижала его к себе, зарывшись лицом в его грудь, холодную, беззвучную. Даглас потерянно, как бессознательный призрак, обнял её в ответ, приветственно потёрся щекой о её волосы.

— Ты мне кажешься?..

— Нет! Я жива, всё хорошо, — девушка заметила, что пламени нет. Она испугалась ещё сильнее, её словно душили удавкой, а пульс торопился разорвать вены в клочки. Слёзы брызнули с её глаз, расплывшимися кругами впитываясь в бело-красный свитер.

— Чш-ш… — Даглас приложил губы к её лбу в спокойном и растроганном поцелуе. Всё внутри него замедлилось, остыло, он словно опускался в холодный сон, в вечные льды, бесконечное бездыханное пространство.

— Я не хочу, чтоб ты умирал! — на срыве, в полных кромешного отчаяния рыданиях крикнула Лойс, ещё крепче сжимая демона, будто он таял на её глазах. — Не умирай, не умирай! Ты обещал!

— Милая, не бойся. Я с тобой, — печник посмотрел на её красное заплаканное лицо своими добрыми и невероятно усталыми латунного оттенка глазами. — Я с тобой… Ты моё маленькое снежное сокровище.

Отец Йонес пришёл в лютую звериную ярость, хотя его вид выражал только степенную злобу. Он брезгливо бросил взгляд на девочку.

— Мерзавку казнить. Уведите её.

С краёв улиц из заинтересованной пернатой толпы зевак потянулись служители закона в чёрных формах и с как на подбор бледными и жёсткими, словно мрамор, лицами. Но дорогу им неожиданно перегородила тщедушная женщина в шляпе и бардовом платье.

— Святой отец, вы правда хотите загубить ребёнка?..

Хотя вид восставшей против власти дамы невнушительный и хилый, её поддержала небольшая группа в тени ближней парадной.

— Чёрт возьми, этот дьявол её даже не тронул! — возмутился усатый дородный мужчина в потрёпанном котелке, эмоционально показывая руками в сторону прощающихся друзей.

— У меня слов нет, — оскорблённо нахмурившись, вставила высокая студентка в белом полушубке. — В Книге о милосердии говорилось!

— Она последователь сатаны! — рявкнул доведённый до нервного всплеска Йонес, обнажив чёрные, покрытые вязкой мазутной кровью клыки. Мало ли что говорилось в Книге, к отродьям кровожадных адских тварей нет сострадания!

— Это вы последователь сатаны, если хотите убить беззащитную девочку и демона, который вообще здесь ни при чём! — продолжая держать уверенную оборону от констеблей, уже вместе с парой крепких добровольцев, грубо отрезала бардовая женщина.

— Д… Демон, он же… Глупцы! Эта чёртова тварь должна УМЕРЕТЬ! — казалось, рёв ангела бездушно всколыхнул город, сотряс каждую его мёртвую ледяную клетку, врезавшись дрянным помутнением разума людей вокруг, как предсмертный гнилой знак апокалипсиса.

— Сэр, я глубоко извиняюсь, но разве вы не видите?.. Тварь сейчас не он, а вы, — скривив губы в чёрствой насмешке, произнёс усатый гражданин.

— Я сделаю это! Я — каратель! Я доведу дело до конца! А вы — никчёмная толпа грязных идиотов! — под тревожные и смятённые вскрики защитников, галдящих разозлёнными сороками в ушах своего святого, Йонес в праведном, мертвенно-гадком гневе воздел руки.

Люди любили его, восхваляли ангела-избавителя, но теперь отвернулись от него, поддавшись греху, от которого нет спасения — они запросто примкнули к своему врагу. К тому, кто ненавистен и безобразен их святому отцу. Народ бездушно бросил его, отверг того, кто так долго хранил их трепетные жизни под своими крыльями!

Как же плевать на все эти высокие чувства, которые мигом превращаются в кровавое пламя и сжирают города, наполняя мир запахом палёного мяса. У машин нет сердца, как у демонов нет ничего человеческого; и эта безродная рыжая преступница радушно пригрела в себе зверя, встала на защиту чудовища! Против… уже не людей, против самого Бога!

Йонес направил пальцы на Лойс со стремлением швырнуть в неё энергией собственных рук.

Девушка испуганно вжалась всем телом в Дагласа, будто стараясь раствориться в нём. Она с таким бешеным беспокойством понимала, что им уже ничего не поможет, её сердце упало в вязкую холодную до крика пучину бесстрастного ужаса. Демон в растрёпанном смятении обнял её сильнее, дыша хрипло и медленно, словно ему не хватало воздуха. Что… делать…

Но ничего не произошло. Девушка медленно открыла глаза, любопытно повернула голову.

Отец Йонес стоял на земле на коленях, вцепившись обеими руками в горло так крепко, что на лбу и запястьях выступили толстые синие вены, казалось, он пытался свернуть самому себе шею. Из его глаз, рта, носа и ушей выливалось что-то чёрное, мерзкое и липкое, таким ревущим разбивающим потоком, что он захлёбывался до кашля.

Люди в брезгливом ужасе шептались, боясь смотреть на своего павшего святого, отводя глаза, исполненные дикого кричащего отвращения.

Когда эта страшная карма достигла своего апогея, и мазутная вода начала сменяться бурой кровью, святой упал на землю, охватив себя руками в панических конвульсиях и цепляясь за заснеженную землю, ломая ногти до лихорадочной синевы. Он хрипел, задыхаясь и выплёвывая полные безжалостно терзающей нутро боли слова вместе с собственным нутром.

— Я ж-же… убивал этих сукиных детей… гх, я жрал их гнилое мясо, я пил кровь, что тебе ещё нужно?..

* * *

Нона так грозно и глубоко думала о побеге, что уже протоптала тропинку в камере, куда её насильно посадили ожидать расстрела.