Маленький красный всполох окрасил грязные стёкла изнутри, и девушка протянула бедняге свою находку так, будто собиралась его швырнуть.

— Держи!

Лойс благодарно кивнула, схватила фонарь и резво, как на колёсах, побежала в сторону парка, за которым начинался лес. Она хорошо знала это место в противоположной стороне от храма, рядом с кладбищем. Почти под самым забором находился приют, в котором она выросла.

* * *

— Даглас, ну зачем ты в это полез, а? — Нона с остервенением закатывала рукав рубашки, пытаясь держаться так же мрачно и сурово, как пять минут назад. Но обзор ей мутным бельмом заслоняли конвульсивно трясущиеся слёзы, поэтому сохранять на лице спокойное выражение уже не удалось.

— Я просто…

— Это был риторический вопрос, — женщина вынула из взлохмаченных волос шпильку и более острым её концом резанула себе ладонь. Из раны брызнула маленькими каплями кровь, и врач поднесла руку к пепелищу внутри печи друга. От падающих на дно капель крови поднимался едва видный серый дымок, тут же слабея и испаряясь. Но хоть что-то.

— Нона, ты зачем… ну не надо, прошу тебя… — Даглас попытался отползти, чувствуя какие-то грубые, но бессильны остатки ужаса в голове от внушения чужой крови. Однако свободной рукой женщина предусмотрительно прижала его бедро к земле, и он трепыхался, как змея под камнем.

— Лойс что-то придумала. Она тебя вытащит, — с таким уверенным напором прошипела Нона, что даже в предсмертной обездвиженной агонии Даглас неловко сжался.

— Зачем?..

От этого бесконечно глупого вопроса женщина аж осела, словно её без предупреждения ударили кувалдой по черепу и под дых. Ему пытаются жизнь спасти, а он ещё и не понимает, почему?!

— Как зачем, ты головой ударился?

Даглас едва слышно бесстрастно вздохнул и положил холодную руку подруге на щеку, заставляя её бешено грустные глаза встретиться со своими, пыльными и погибающими. Они так любят его, и он готов отдать за них свою душу, но из-за него девочки чуть не лишились самого главного, кажется…

Он виноват во всём этом. В том, что он последний бессмысленно выживший.

Может, Лойс сказала правду тогда.

— Нона, я последний демон на земле, может, так оно и лучше… я хочу, чтобы вы жили счастливо, правда.

— Я в курсе. Но, даже если ты и единственный такой в своём роде, это не значит, что умирать пора, — врач сжала ладонь сильнее, и алые капли злобно забарабанили по дну печи. Сколько раз она говорила ему это, что он не бесполезен сам по себе, даже если не способен защитить своих близких… А Даглас всё сомневался, вечно, разрушительно, бестолково. — Мы… ты достаточно много сделал для нас, и мы ценим тебя за то, что ты у нас есть. Даже отвергнутый всем миром, ходячая мишень и монстр — ты остаёшься собой, да? Не принижай себя до уровня отброса, это некультурно. О чём ты думал, пока бился с тем чепушилой белобрысым?

Даглас, уже слабо понимающий, о чём его спрашивают, всё же ответил спустя минуту хрипящего и страшного затишья:

— Что вы бы хотели, чтобы я жил… ну, и боролся за вас.

Нона в очередной раз убедилась, насколько её друг непробиваемый, и сердито спросила таким требовательным и громким тоном, что толпа позади, пытающаяся придумать, приводить в чувство святого отца или нет, напряжённо обернулась, словно заслышав пушечный выстрел:

— А ты сам хочешь жить? И бороться за себя?

Это то, о чём сам демон пытался никогда не думать. Плохие мысли, которые мешают двигаться, сковывают паранойей и ужасом. После смерти всего его народа у него пропал смысл ходить чужим среди людей, и даже когда нашлись те, кто принял его, он боялся им навредить. Даглас — враг самому себе, всему миру и что тогда?..

Ещё и лжец… разве та недобитая грязь, которой он является, может сделать что-то большее, чем бояться, что его покинут рано или поздно?.. Он ничего не стоит без них…

Или нет?..

Он такой же, как все, живой. Тоже боится, тоже плачет, тоже страдает. Как человек, только… демон… Но, если бы у него был второй шанс, сейчас едва ли возможный… Он использовал бы его, чтобы всё же дать понять, что он такое, и себе, и другим.

Он достоин этого, хотя бы потому, что сдаться — значит подвести себя, раньше так уверенного в том, что путь только начинается и дальше будет лучше.

Принятие. В нём есть силы встать и идти, так почему же он так отчаянно игнорировал то, что ему говорили об этом?..

Пора перестать гнобить себя за то, что уже случилось, и не по твоей вине. Понять, что тебя любят просто так, за душу. Осознать, что ты не одинок, пока дышишь.

Почувствовать своё пылающее сердце. И пламенный покров, объявший весь мир в одном маленьком теле.

…

— Да.

Нона словно вспыхнула счастливым до состояния лихорадочного шока солнцем, услышав такой сосредоточенный и неожиданный ответ. Хотя улыбка её вызывала скорее подозрения, чем успокоение, ибо она грозно, жёстко до того, что болели зубы, произнесла:

— Так борись. Я тебя не для того спасала, чтобы ты так к себе относился, свинота.

* * *

Лойс, казалось, успела выдохнуть все свои лёгкие вместе с сердцем, и они волочились за ней побитой грудой. Но останавливаться нельзя.

Во рту гадко пересохло, тело шаталось от громких сокрушительных ударов пульса, позолоченные очертания парка размазывались перед глазами туманными звёздами.

Фонарь скрипел в её руке в такт бегу, бросал уродливые красные пятна на истресканные и утопленные в снегу могилы, серые стены часовни, черепичную чёрную крышу приюта.

Тёмные, щербатые верхушки деревьев кололи замершее в разморенном вечернем оцепенении золотистое небо, с крон, заслышав гулкие, холостыми выстрелами грохочущие по тропе шаги, взвились в облака, надрывно крича, вороны.

Деревья хороводом прыгали за девочкой, ветвями задевали её одежду, хлестали ледяными каплями по лицу. Мокрые стволы проваливались в сугробы, трещали, падали навстречу.

Лойс чуть приостановила бег, когда тропа вильнула назад. Нет, ей нужно дальше, по снегу, падая и зачерпывая мокрые до