свет, от которого густые клубы дыма обретают позолоту, смешанную с чернильной серостью.

Даглас в порыве нежной благодарности и радости за отзывчивость девочки чуть притянул её голову к себе двумя руками и чувственно поцеловал в лоб, пульс, хоть и всё ещё лихорадочно сбитый, восстановился и начал понемногу живо шатать грудную клетку.

От такого милого проявления обычных слов Лойс зарделась, и на красных щеках веснушки чудились бледными звёздами в ровном закатном небе. Всё ещё тяжело привыкнуть к тому, что к ней относятся так любвеобильно, в случае Ноны — бережно и в то же время как ко взрослой.

Она знала, что такое воспитание в колонии, но если там тебе обрубали всякую связь с твоим невинным детским нутром, то сейчас… Ей просто давали выбор. Она могла как и отстранить в самостоятельность, так и прильнуть, когда ей страшно или грустно, и никто не осудит её за это, потому что она — человек…

Даже демон, вначале казавшийся страшным монстром, сулящим только одни потери и беды, сейчас превратился для неё в бесконечно родного человека, без которого она просто не могла представить своё ничтожное существование в этом кровожадном хаосе, называемом внешним миром.

Она не может ничего, и в то же время… всё.

Так внезапно, но она — живой человек, которого любят, каким бы он ни был.

Утро выдалось на редкость тёплое для северного края. Солнце растворялось голубоватым шаром в бледном, неряшливо размазанном тумане.

Даглас рано поднялся, чтоб зайти на базар или в бакалею за продуктами для завтрака, а Лойс с Ноной чуть позже разжились пшённой кашей.

В готовке девочка всё ещё оказалась не сильна, и врач помогла ей, триумфально уронив в кастрюлю сахарницу. В такой ситуации обычно не до смеха, но горе-кухарки хохотали так безудержно, как в последний раз.

— Ладно, ладно, попытка номер два, — Нона раскрыла шкафчик из светлого дерева, висящий над уже порядком засахаренной газовой плитой и заглянула туда, поднимаясь на цыпочки. — У меня ещё осталось. Если печка вернётся к завтраку, может, даже чай попьём.

— А он не обижается? — Лойс оперативно сняла с огня кастрюлю и опустилась к белым ящикам доставать вторую. Ей прозвища, которые женщина давала Дагласу, казались оскорблениями, хотя на «чугунную ванну» он реагировал куда раздражительнее.

— Он мировой человек, его невозможно вывести из себя, — со знанием дела пожала плечами Нона и сжала губы в неловкой, но хитрой улыбке: — Да и к тому же, он знает, что я это любя.

— А он… когда ему было грустно или страшно, он превращался в демона, — девочка с бурным холодом под сердцем вспомнила тот момент в вагоне и рядом с костром… Тогда чудилось невероятным кошмаром то, что Даглас, такой милый и тихий, способен обращаться в испуганного, забитого, отчаявшегося, но зверя.

Так или иначе, обе стороны составляли его воедино, и при мыслях об этом Лрйс перестала бояться. У неё тоже есть два лица, никто не идеален, как, простите, отец Йонес — потеряшка может быть агрессивной и грубой или нежной и любопытной, слегка приоткрытой этому хаосу за дверями её разума.

— Этого не отнять. Его проблема в том, что стержня нет, характера что ли… В лепёшку готов разбиться, а вот отпор дать — это не про него, — сколько моментов Нона видела, как истерзанно ломался изнутри её друг, почти проклиная своё адское происхождение, сердобольный и готовый сносить любые удары, как грязная груша для битья, только бы не трогали его родных. Он мог защитить себя только в беспамятстве, и это ранило врача больнее кинжала в лицо.

— Но он нас защитил… от душехвата, — девочка недоумевающе подперла кулаком щеку, пытаясь нагнать ехидным потоком уплывающую мысль своего нового опекуна.

Нона раздосадованно вздохнула. Гиблая мысль о том, что может стать с Дагласом, когда он всё потеряет, травила нервы стальным дребезжанием, кромсающим голову… Он отречётся от себя, или не станет больше покорно терпеть эту отвратную безвыходную боль?..

— Он до сих пор избегает своих нормальных чувств, которые считает злыми и неправильными, вся эта боль копится, копится, а потом р-р-раз… Это его только вбестолку выматывает, ты знаешь… Он упорно думает, что от него толку нет, что он без конца и края ошибается, как пень с глазами. Боится себя, что человека, что демона. Мыслит себя пустотой.

— Но он же не пустота, — изумлённая такими тернистыми и истошно печальными закромами души печника, возразила девочка, насыпая крупу в кастрюлю. Её искренне поражённый взгляд заставил женщину незамудрённо прийти к самому простому решению, какое она могла дать всилу своего не особо яркого понимания эмоций.

— Просто ему не хватает немного принятия. Что от себя, что от других, — непринуждённо пояснила Нона, ласково потрепав девочку по голове. От этого добродушного жеста Лойс сначала растерянно отшатнулась, но въевшаяся противными пятнами в сознание привычка прятать от побоев затылок постепенно незвметно уходила, сменяясь на незнакомое и тёплое до параноидальной тряски ощущение совершенно новой любвеобильной среды.

Обе радостно улыбнулись своим разным мыслям.

Мирную обстановку на большой, похожей на золотую царскую столовую, кухне прервал настойчивый стук во входную дверь, слышный через коридор гулом похоронного марша.

— Даглас же совсем недавно ушёл, забыл что-то? — Лойс торопливо дёрнулась открывать, но Нона остановила её, схватив за руку жёстко и сурово. Женщина напоминала собаку, замершую в каменной охотничьей стойке с напряжённым и бдительным взглядом.

— Это точно не он.

Даглас понял, что произошло ужасное, ещё по возвращению из бакалеи, с корзиной в руках и меховой шапкой на голове.

Чуяло сердце, тряслось от неясной, неосязаемой тревоги, билось шумным кипящим пульсом в горле. Демон плохо понимал природу этого дряного ощущения, насильно и резко тянувшего его вперёд, как будто подгоняя, упрямо крича в уши, что он уже опоздал.

Печник добежал до дома так быстро, как мог по гололёду и с занятыми руками, и впопыхах грубо дёрнул дверь, чуть ли не истерично надеясь, что она заперта. Но проём лёгким рывком появился перед ним огромной тёмной впадиной, источая вязкий холод и горький запах нафталина.

— Вы слышали? — внезапно настороженно окликнул чужой голос со стороны лестницы.

Даглас с гневным внутренним упрёком