– Подавать прямо сейчас или подождать, когда появится ваш гость?

– Подождем гостя. Михаил Изидорович редко опаздывает.

От Липского не укрылось, как метрдотель удивился, заслышав имя опального олигарха.

– Я вам сразу сообщу, когда он приедет, – метрдотель, солидный седой мужчина, покинул кабинет.

Липский осматривал знакомые стены. Сколько уже раз ему приходилось здесь обедать, и с тем же Хайновским, и с другими. Сколько было выпито, съедено. И вот сейчас, неизвестно почему, Липский вдруг подумал, что обедать с Михаилом Изидоровичем ему предстоит последний раз в жизни.

«Чудо могло бы спасти его, но чудес в этом мире не случается, даже за очень большие деньги».

Метрдотель распахнул дверь и пропустил в кабинет Хайновского. Опальный олигарх широко улыбался, пожал руку приятелю.

Мужчины сели друг напротив друга. Липский вздохнул и отвел взгляд.

– Тебе-то чего переживать, – невесело улыбнулся Хайновский, – говори, раз позвал.

– Кирилл Братин ко мне вчера приезжал, – тихо, не глядя на собеседника, проговорил Липский.

– Ясно, – Хайновский забарабанил пальцами по столу, – Кирилл Андреевич мог бы и сам ко мне заехать.

– Не мог. И не заедет, – Липский ткнул вилкой в хорошо прожаренный кусок мяса и принялся пилить его ножом, – но просил тебе передать.

– Очень мило, – Хайновский пригубил стакан с минералкой, – детский сад какой-то. Где меня искать, он знает. На крайний случай и телефон есть.

– Братин за себя боится, за кресло в Совете безопасности. Со мной в офисе говорить не стал, полчаса с ним по набережной ходили. Решено тебя арестовать в следующую субботу утром. Братин сказал, что это решение уже не отменят, – сказав это, Липский почувствовал облегчение.

Хайновский задумчиво смотрел поверх головы Липского, рассеянно улыбался. Семену даже показалось, что Михаил Изидорович его не расслышал.

– Вот и свершилось, – наконец отозвался он и принялся за обед.

– Что делать будешь?

– Покорюсь судьбе, – с неожиданной бравадой произнес Михаил Изидорович.

– На тебя не похоже.

– Не мешай наслаждаться последними свободными днями. Нельзя жить и думать о смерти.

– Ты, случаем, с ума не сошел? – покосился на приятеля Липский.

Хайновский тем временем спокойно уплетал мясо и запивал его красным вином.

– Не пойму я тебя.

– Никто меня понять не может. Вот только Яша Цирюльник – один понимает. Очень правильную мысль он высказал, когда мы с ним в Цюрихе виделись. Он говорит, мол, никогда не переживай за то, что ты потерял, а радуйся тому, что осталось. Вот я и радуюсь тому малому, что имею.

– Это уже даосизм какой-то – китайские средневековые заморочки. – Липский успел расправиться только с половиной лангета, а Хайновский уже отодвинул пустую тарелку.

– Спасибо тебе за заботу. Не каждый бы решился на встречу со мной. Я это ценю. Десерта ждать не стану. Спешу наслаждаться жизнью. И даже могу дать тебе на прощание один дельный совет: в ближайшие полгода-год не затевай афер с наличными баксами и не делай слишком больших ставок на действующего президента. Кириллу Андреевичу привет передай, сам-то я с ним вряд ли уже свижусь, разве что в тюремном коридоре.

– Шутки у тебя дурацкие. – Аппетит у Липского пропал безвозвратно.

– Чем и знаменит. – Михаил Изидорович легко поднялся из-за стола, застегнул пиджак. – Будь здоров и осторожен, – Михаил Изидорович загадочно улыбнулся. – Семен, насчет того, о чем мы говорили на катере, все остается в силе, если со мной что-то случится, возьми бумаги в швейцарском банке и пусти их в дело.

– Но я же понял, что их у тебя украли, – изумился Липский.

– Украли другие бумаги. – И вновь загадочная улыбка тронула губы опального олигарха, которому на свободе оставалось гулять совсем ничего. – В память обо мне сегодняшнем возьми их и используй.

– Что в них?

– Увидишь. И Братину передай. Вы вместе должны это сделать, как договаривались. Обещаешь?

– Обещаю.

Короткое рукопожатие, и Хайновский скрылся за дверью.

«Наговорил хрен знает чего, – недоумевал Семен Липский, – вместо того чтобы пытаться спастись, он руки опустил, фаталист чертов. А как спасешься, если все тебя сдали? Даже я к этому руку приложил. А что оставалось делать? Как говорили в годы нашей комсомольской юности, „на моем месте так поступил бы каждый советский человек“. Не удивлюсь, если он решил в последний день свести счеты с жизнью. Вот беда! А насчет бумаг в банке… хрен я к ним прикоснусь, из-за них и сам Миша медным тазом накрылся. Нельзя с властью ссориться, если жить хочешь».

Липский уныло ковырялся вилкой в тарелке, чувствуя, что день испорчен окончательно и ничем уже не перебить впечатление от встречи с Хайновским.

«А как все хорошо начиналось! Казалось, впереди вечная богатая жизнь, беспредельная власть. А на поверку… щелкнули наверху пальцами, и нет такой фигуры, как Хайновский. Исчез, растворился. Может, оно и справедливо, но и за мной грехов числится не меньше, чем за ним».

* * *

К дому Лады Сельниковой подъехали неприметные зеленые «Жигули». За рулем сидел тощий, жилистый мужчина с удлиненным лицом. Первым делом он опустил стекло и глянул на окна квартиры.

«Форточки открыты. Свет горит. Только хреново, что замок в подъезде не кодовый, а работает от электронного ключа. Порфирьев или забыл дать ключ, или его у него отродясь не было. Ничего, подождем, подъезд большой, народ должен ходить часто».

Приехавший отвернулся, заметив, что его пристально разглядывает бабуся-пенсионерка, устроившаяся на лавочке у крыльца.

Одет мужчина был неброско: потертые джинсы, кроссовки, свободная рубашка, поверх которой темнел поношенный пиджак. Он сидел в машине до тех пор, пока не увидел, как к подъезду направляется жилец с собачкой на поводке. Быстро покинул «Жигули», взошел на крыльцо следом за собачником. Для вида покопался в карманах, будто искал ключ. Естественно, у собачника ключ в руках оказался раньше.

– Спасибо, – человек Порфирьева пропустил вперед жильца с собачкой и зашел в подъезд.

– Вам на какой этаж? – поинтересовался жилец, когда они вошли в кабинку лифта.

– Седьмой, – мужчина назвал цифру не задумываясь.

Лада жила на шестом, и незачем было светиться, называя правильную цифру.

– Мне еще выше.

Кабинка пришла в движение. Собачка старательно принюхивалась к кроссовкам, хоть хозяин и старался оттянуть ее за поводок, однако в тесной кабинке сделать это было невозможно.

– Фу, Джесика! Фу!

– Ничего страшного. У меня дома кот, вот и вынюхивает, – прозвучала расхожая фраза.