- И какие правила вы установите относительно госпожи Броссар? – осведомилась я, переплетя пальцы, чтобы нечаянно не скрестить руки на груди так же, как маркграф, потому что сейчас мне тоже хотелось отгородиться от него. – Что я должна сделать, чтобы её милость не считала меня вредительницей?

- Почему вы иронизируете? – упрекнул он меня.

- Потому что я ни в чём не виновата, месье.

- Не виноваты, значит? – пробормотал Огрест.

Он встал из-за стола, прошёлся по комнате и остановился перед столиком, на котором бисквит и молоко сиротливо ждали своей участи.

- Постараемся понять друг друга, - эти слова дались маркграфу с видимым трудом. – Кэт… - он резко обернулся ко мне. - Я могу вас так называть?

- Называйте, как угодно, - сдержанно ответила я. – Это ведь вы платите мне за работу, а значит, имеете полное право называть меня хоть ведьмой, хоть чудом болотным.

Я ждала извинений, но их не дождалась. Огрест кивнул, словно услышал именно то, на что рассчитывал.

- Так вот, Кэт, - теперь он задумчиво гипнотизировал бисквит, - я вижу, что вы – девушка умная, образованная, возможно, добрая…

- Благодарю за комплимент, - съязвила я, обидевшись на «возможно, добрую».

- …но вы слишком импульсивны, - закончил фразу Огрест. – Вот сегодня вы не подумали, что Марлен будет неприятно стряпать пирог с названием «Утопленник». Ведь её родители утонули.

В комнате стало тихо, потому что маркграф замолчал, и я молчала тоже, даже перестав на время дышать. В самом деле, тут я проявила бестактность. И всё же… Я лихорадочно раздумывала над словами Огреста. Он прав, но всё же…

- Мне кажется, Марлен даже не заметила этого, - сказала я решительно. – Сегодня она была весёлой, ей нравилось возиться в кухне, мы строили планы о завтрашнем визите и не вспоминали прошлое. По-моему, месье, вы один провели параллель между пирогом и трагедией прошлых лет. Если вам так хочется жить прошлыми печалями – живите. Но зачем вы заставляете жить вашими печалями всех остальных?

- Остальных? Кого же это? – поинтересовался он, стоя ко мне боком.

Я видела точёный мужской профиль – такой же ровный и красивый, как у статуй в королевском парке. И русая прядка так небрежно вилась над ухом…

Тут впору было возвести глаза в потолок, как госпожа Броссар, и простонать «небеса святые». Стонать я, разумеется, не стала, но ответила вопросом на вопрос:

- Сколько вам лет, месье?

- А это зачем? – удивился он.

- Вот смотрю на вас, - продолжала я, - и вижу молодого мужчину тридцати лет, но когда вы открываете рот…

- То что? – он повернулся в мою сторону, и в серых глазах мне почудилась усмешка.

В серых глазах как будто заплясали золотистые искорки, наполнив взгляд маркграфа теплом и светом. Снеговик с тёплым взглядом – очень забавно…

- Когда вы открываете рот, то я слышу столетнего старика, - сказала я резко, не желая поддаваться очарованию каких-то там искорок.

Пусть себе пляшут, если им угодно. Мне это совсем безразлично. Ну вот ни капельки не интересно.

- Внешность обманчива, Кэт, - сказал Огрест. – Мне больше тридцати, увы.

- Наверное, больше лет на семьдесят? - не удержалась я. – И так молодо вы выглядите из-за того, что воруете красавиц, прячете в подвале вашего замка и пьёте по ночам их кровь?

Искорки тут же перестали плясать. Мгновение спустя на меня смотрели холодные серые глаза – никакого тепла, как и положено человеку, сделанному из снега и льда.

- Жозефина была права, - произнёс Огрест, буравя меня взглядом почти так же, как госпожа Броссар. – Вы слишком импульсивны. Марлен не будет полезно находиться рядом с вами.

- Думаете, девочке полезно находиться рядом с вами? – я пошла напропалую, потому что понимала, что сейчас мне попросту укажут на дорожную карету. – Девочке нужны радость, веселье, игры и яркие платьица. Ей нужно смеяться, играть в куклы, прятки и снежки, а не верить в ведьм и не вспоминать, что она так рано и так трагично потеряла родителей. Странно, что вы никак до этого не додумаетесь. Может, госпожа Броссар и оказала вам неоценимую услугу, вырастив Марлен, но сейчас девочка уже не младенец. Она хочет жить. Жить, а не бояться и печалиться. А вы подпитываете её страхи и печали. И её, и всего города.

- Даже всего города? – наигранно ужаснулся Огрест. – Вот ведь чудовище какое этот милорд Огр. А вам не страшно рядом со мной?

Страшно хотелось сказать ему что-нибудь обидное – мол, подобные прозвища так просто не даются, и он сам виноват. Но что-то удержало меня от резких слов. Что-то во взгляде маркграфа, в горестной морщинке в уголке его губ… И я сказала совсем не то, что собиралась:

- Съешьте бисквит, месье.

В этот момент мне показалось, что перейди я на откровенные оскорбления, мои слова не произвели бы такого впечатления.

- Что, простите?.. – пробормотал Огрест, разом растеряв все свои актёрские таланты.

- Съешьте бисквит, - повторила я. – И выпейте молока. Вы ведь не ели, когда вернулись. Значит, самое время подкрепиться.

- Я не люблю сладкое, - ответил он, поколебавшись.

- Императорскую кашу вы ведь ели, - я улыбнулась, и от моей улыбки маркграфа передёрнуло, как будто прижгло крапивой. – Заберу поднос позже, - продолжала я, как ни в чём не бывало. – И можете быть уверены, я не сделаю ничего, что навредит Марлен. А вы подумайте…

- О чём? – глухо спросил он.

- Возможно, уже пришло время вам измениться, - подсказала я, направляясь к двери. - Или вы нарочно ведёте себя так, чтобы все вокруг дрожали от страха и сплетничали про всякие ужасы?

Он не нашёлся с ответом, но когда я уже выходила в коридор, окликнул:

- Барышня… Кэт!

- Да? – остановилась я на пороге.

- Постарайтесь найти общий язык с Жозефиной, - произнёс он, поправляя рукава, хотя в этом не было никакой необходимости.

Наверное, просто не хотел смотреть на меня лишний раз.

- Обязательно, месье, - сказала я сладко. – Надеюсь, госпоже Броссар вы дадите такой же совет?

Что он там ещё говорил, я не стала слушать. Ушла и даже дверью не хлопнула. Я ведь добрая и воспитанная. И не болтаю о людях разную нелепицу и грубости. Смотреть он на меня не может! На меня герцоги смотрели и не жаловались!..

Тут я немного погрешила против истины, потому что за всю жизнь на меня смотрел только один герцог, и ему было лет двести, если судить по физиономии. И было это довольно давно – когда я заканчивала пансион, и к нам наведалась королевская чета с родственниками и приближёнными. Но тогда я понравилась его светлости. И он очень настойчиво зазывал меня к себе в замок, предлагая работу личного секретаря. Но стоило только посмотреть на злющее лицо его молоденькой жены, как замок и почётная должность при брате короля теряли всякую прелесть. Впрочем, даже при взгляде на физиономию герцога терялась не только прелесть, но и надежда на счастливую жизнь, поэтому я предпочла работать преподавателем у мадам Флёри.