Попав в квартиру, я с облегчением толкают чемодан в комнату и ставлю люльку на диван, отстегнув от нее шасси. Все же навороченные детали для колясок, чтобы облегчить мама жизнь, это переплата за комфорт. Можно надрываться, таща не складываемое шасси с огромной люлькой на своем горбу в квартиру. Можно заплатить дороже за коляску, которая одним движением руки складывается и раскладывается, и весит не тонну.

Оглядываюсь. Судя по небольшому бардаку, разбросанных вещей и не заправленной постели, Лида все еще тут живет. Заглядываю на кухню. Посуда вымыта, мусор вынесен.

Включаю электрический чайник. После дороги хочется попить чаю, принять душ и поспать. Всю дорогу от столицы до родной провинции я не сомкнула глаз. Крутила в голове наставления Богдана. Он четко дал мне план действий по поводу Веры. Любой непонятный вопрос обсуждать с ним или с юристом. Никакие документы наспех не подписывать.

Его желание разрулить ситуацию с Лидой и Верой в мою пользу меня греет, но мысль о том, что Коршунов в это время в одиночку будет сражаться против Полины – холодит все внутри. Не зря говорят, с глаз долой из сердца вон. Кто знает, на что способна бывшая, чтобы вернуть себе статус жены.

Хлопок входной двери возвращает меня в реальность. Я оборачиваюсь и вижу Лиду, заставшую в дверном проеме. Она придирчиво меня оглядывает с ног до головы, от ее цепкого взгляда не ускользает стоимость моего внешнего вида. Если в столицу я уезжала в китайских подделках, то сейчас на мне вещи, купленные в магазинах масс-маркета, которых у нас в городе нет.

– Привет, – нарушаю неловкое молчание. Лида кивает, ставит пакет на стул и присаживается на другой. Опять меня разглядывает, как неведомую зверушку.

– Чай? – мне хочется чем-то занять свои руки.

Сестра кивает в знак согласия. Кидаю пакетик в чашку, заливаю кипятком. Сахар не кладу, знаю, что Лида пьет без него. Разбираю пакет с покупками, присаживаюсь напротив Лиды, обхватив свою чашку. Мы молчим. Я чувствую на себе изучающий взгляд, сама не смею поднять на сестру глаза.

Мы никогда особо близки не были. Именно в той мере, когда доверяешь сестре все самое сокровенное. Делились каким-то секретами, но личное оставляли при себе. Сейчас я понимаю, всю жизнь мы только и делали, что изображали хорошие родственные отношения, а по сути чужие друг другу, как попутчики на вокзале.

– Я думала, что приеду к тебе, – нарушает молчание Лида, шумно отхлебывая чай из чашки. Я вскидываю глаза.

– Зачем?

– В столице больше возможностей, чем в нашем мухосранске. Так кем ты работаешь? – сестра насмешливо на меня смотрит. Я понимаю, Лида в курсе о моей лжи, теперь вот издевается. Вызывающе приподнимаю подбородок, сужая глаза. Молчу.

– Командировки? – смеется, склоняя голову на бок. – Ну-ну. А для чего из детского дома забрала мою дочь?

– Меня сразу попросили забрать Веру, чтобы не было потом возни с документами. Никто не думал, что ты взаправду оставила дочь. Списали на послеродовую депрессию.

– Ага, – Лида усмехается. – И ты тут же помчалась в Москве, разыскивать папочку Верки! Нашла? – буравит меня злым взглядом, я опускаю голову. Приятного мало сидеть перед сестрой и оправдывать. Я ведь действовала во благо, а как всегда все выходим боком.

– Я ведь могу на тебя в суд подать, – слова Лиды для меня звучат как пощечина. Я вскидываю шокированный взгляд на сестру и недоверчиво смотрю на нее.

– Что ты на меня уставилась как овечка? Думала, что по закону забрала у меня дочь?

– Ты ее сама оставила и исчезла. С моими деньгами, между прочим.

– Да тех копеек едва хватило на неделю.

Я открываю рот и тут же закрывают. Для Лиды украденная сумма копейка, а для меня это отказ от некоторых сиюминутных «хочу», экономия в еде и коммунальных расходах. Да я кроссовки два года ношу не снимая, так как позволила однажды купить их за безумные деньги. Качество стоит хороших денег.

Делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю. Главное не поддаваться на эмоции и переходить на крик, оскорбления. Такой диалог до добра не доведет, а мне нужно понять, чего хочет сейчас Лида и с какой целью ей нужна Вера.

– Зачем ты вернулась?

– Как зачем? – изгибает бровь. – Заберу у тебя Веру, вернусь к ее отцу и буду жить припеваючи, как того заслуживаю.

– А почему сразу к нему не пошла после рождения Веры? Или тогда ты ему не нужна была, а сейчас вдруг понял, что кроме тебя никто не нужен?

– Тогда он был занят, – Лида стискивает в руках чашку. – А сейчас он свободен.

– А тебе не кажется, что его поведение о много говорит, когда ты была беременна? Если ты ему тогда не нужна была с ребенком, то и сейчас вряд ли сильно он в вас нуждается.

– Ты не права, – на губах сестры появляется коварная улыбка. – Тогда между нами была другая женщина, которая подобна собаке на сене себя вела. Сейчас, к счастью, она отстала от него. Мы встретились, поговорили, поняли, что наши чувства живы.

Смотрю на Лиду и понимаю, что она сейчас говорит о Полине. Более того, я теперь догадываюсь, что адрес был записан не для того, чтобы ошарашить Коршунова ребенком, а для того, чтобы знать, где проживает Полина. На фотографии, которую я видела в альбоме у Богдана, Лида была не с ним, а с тем, кто является отцом ее ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тут меня озаряет. Сопоставив сказанное Лидой, я догадываюсь, что у Полины был любовник. Мужчина, который мутил отношения с моей сестрой, параллельно встречался с женой Богдана. И…

Ребенок Полины может оказаться братиком иль сестричкой Веры. Папа то у них скорей всего один.

Сестра неожиданно получает сообщение на мобильник, уходит в комнату. Видимо личное, с чем не хочет делиться, а мне все равно, кто ей пишет. Знаю, что не Богдан.

Вспомнив о Коршунове, спешно достаю из сумки свой телефон и пишу сообщение, что добрались до дома, что все у нас хорошо. Пару секунд и Богдан скупо присылает «ок». Можно обидеться, но я понимаю, что ему сейчас не до словесных нежностей. Работа так же требует его внимания.

Слышу кряхтение Верунчика, торопливо захожу в гостиную. Малышка сонно еще смотрит перед собой, но начинает причмокивать. Либо ищет выпавшую соску, либо потребует бутылочку со смесью.