Я подняла голову вверх. На ветках платана, нависших над тротуаром, сидел и болтал ногами ухмыляющийся Хоб.

– Забирайся сюда, – прошипел он, делая приглашающие жесты.

Я торопливо окинула взглядом улицу, убеждаясь, что на меня никто не обращает внимания, и потом быстро забралась на дерево и устроилась рядом с Хобом.

Дерево оказалось прохладным зеленым оазисом посреди жаркого летнего дня. Легкий освежающий ветерок шевелил листья.

– О, хорошо! Ты забрала снимки, – сказал Хоб, потянувшись к конверту. – Давай посмотрим, как они получились.

Что-то во мне воспротивилось перспективе отдать фотографии, но я осознала, что констебль Оттер, дело Ноттеджа против Джексона и судья Боуэн не оставили мне шанса, если говорить о том, кому принадлежат снимки.

– Конечно, – слишком жизнерадостно сказала я, скрывая расстройство. – Ты первый.

Я протянула ему конверт и нетерпеливо наблюдала, как он медленно открывает его, заглядывает внутрь с таким видом, как будто смотрит в телескоп, потом улыбается мне, сует два пальца в конверт и наполовину достает фотографии.

Хотелось его просто придушить.

И все же в глубине души я помнила, как сама вела себя точно так же в похожих ситуациях. Наигранная загадочность – такой прекрасный способ растянуть удовольствие, превратить миг в целую вечность. И я впервые поняла, что эти краткие секунды радости – не более чем замаскированная печаль.

– Давай взглянем, – сказала я и сделала вид, будто хочу выхватить фотографии, но Хоб с хихиканьем отдернул руку.

– Сначала я, – этими словами он закончил обсуждение.

В этом мире, среди цивилизованных людей, слова «сначала я» побивают все. Подозреваю, они сработают даже в Судный день.

Делая вид, что мне все равно, я смотрела вдаль и нетерпеливо ждала, пока Хоб перебирает фотографии.

Он фыркнул и сказал:

– Испорчены. Все.

– О? Почему? – беззаботно поинтересовалась я.

– Камера дергалась. Они все смазанные.

– Чего ты ожидал от камеры, болтающейся на хвосте воздушного змея? Дай посмотреть.

Утратив всякий интерес, Хоб протянул мне снимки.

– Надо ждать, пока веревка не натянется. И не дергать ее слишком сильно. Я пытался дождаться, пока ветер стабилизируется.

– Насколько я помню, ветер был несильный, – сказала я, перебирая фотографии.

Хоб был прав. Большинство из них были просто мазками света и тени.

Все, за исключением одной.

– Погоди, – сказала я. – Вот эта почти идеальна.

Хоб посмотрел на нее.

– Камера смотрит не в том направлении, – возразил он. – Я пытался сфотографировать реку и цирк.

– Так и получилось, – ответила я, указывая на задний план. – Смотри: вот наша лодка на реке. А это я опустила руку в воду.

Я не стала привлекать внимание к темному пятну, изображавшему труп, в рот которого я засунула пальцы.

– Фи! – сказал Хоб. – Возьми себе, если тебе нравится. Это не то, что я хотел.

Как мне знакомо это чувство! Будучи ученым, я научилась включать неожиданные результаты в свои исследования. Например, как-то раз я налила бензин и скипидар в грелку Фели, а эти два вещества в сочетании через некоторое время растворяют резину. Хотя Фели была слишком ошеломлена, чтобы сообщить о результатах моего опыта, на следующее утро по ее взглядам я поняла, что я подозреваемый номер один в этом деле.

А когда позже тем же днем я извлекла остатки грелки из мусорного ведра, я обнаружила, что случайно изобрела то, что, по моему мнению, является доселе неизвестным веществом, капля которого может растворить краску на борту военного корабля.

«Дух Флавии» – так я решила назвать новую субстанцию, но пока так и не собралась написать статью в научный журнал. До сих пор у меня просто не было времени.

Я убрала фотографию Хоба в карман. Попозже изучу ее хорошенько под увеличительным стеклом.

– Отец тебя нашел? – поинтересовалась я, пытаясь сменить тему и – да, признаюсь в этом – отвлечь его внимание от фотографий.

В тот момент, когда я наткнулась на Хоба, я совершенно забыла, что ищу его.

– Нет, – ответил он.

– Тогда тебе лучше бежать домой, – сказала я. – Он разыскивал тебя в «Дубе и фазане».

Хоб фыркнул.

– Знаешь ли, я не пьяница.

– Может, он уже побывал во всех остальных местах, – предположила я. – Может, он думал, что кто-то тебя видел.

– Он следит за мной, – сказал Хоб, рассматривая свои ногти. – Боится, что я шатаюсь возле цирка.

– Как Орландо Уайтбред? – спросила я.

Эти слова выскользнули у меня изо рта, не успела я подумать.

У него отвисла челюсть.

– Откуда ты знаешь? Ты ведьма?

– Да, – согласилась я, наслаждаясь моментом. – Я практикую особый вид колдовства, называется «мышление». Очень могущественная сила. Мало распространенная среди обычных людей.

Я растопырила пальцы перед его носом и зашевелила ими, как червяками, делая вид, что колдую.

– А теперь расскажи мне об Орландо Уайтбреде, пока я не превратила тебя в репку.

Хоб равнодушно пожал плечами.

– Орландо играл в пантомиме роль вдовы Твонки[19]. Извлекал связку сосисок из лошадиной… мне нельзя говорить это слово. Ну, ты поняла.

– Нижней части? – предположила я.

Он кивнул.

– Он так веселил меня, что я смеялся, пока меня не стошнило. Па пришлось увести меня домой. Я испортил новый свитер, который мне подарили на Рождество.

Я сочувственно нахмурилась. Он добавил, оправдываясь:

– Потому что у нас были спагетти на обед.

Хотя я, подобно мистеру Грэдграйнду из «Тяжелых времен» Диккенса, всегда питала склонность к фактам, сейчас я неожиданно почувствовала, что могу обойтись без подробностей.

– У тебя прекрасная память, – заметила я, стараясь говорить с энтузиазмом, но не перегибать палку.

Странно. Хотя я никогда раньше не чувствовала ничего подобного, внезапно мне захотелось вести себя как взрослый человек. Надо быть осторожной.

– Чем занимался Орландо, когда не доставал сосиски из лошадей? – поинтересовалась я. – У него была работа?

– Он гулял у реки, – ответил Хоб. – Разговаривал сам с собой или с кем-то невидимым. Размахивал руками.