получилось. Я такие вещи запросто различаю. Ты цельный человек. Четко отличаешь белое от черного. И чего тебя не в ту сторону-то потянуло? Понять не могу!

И тоже отошел от нее, словно разочаровала она его чем-то.

Фима окончательно потеряла дар речи и не знала, как ей реагировать на странные высказывания своих попутчиков. Они вроде как укоряли ее в чем-то. И что самое странное, к деньгам, которые у нее якобы имелись в рюкзаке, ни один из егерей до сих пор не проявил ни малейшего интереса. Даже было как-то обидно.

По ожиданиям Фимы, они оба должны были жадными глазами следить за каждым ее движением, не спуская взглядов с рюкзака. Но они даже мельком на него не глянули. А если доводилось смотреть в сторону Фимы, то рюкзак они обегали взглядом, словно брезговали коснуться его. В общем, не укладывалось поведение егерей в психологический портрет жадного до наживы человека, способного ради личного обогащения даже на убийство.

Петрович с Санычем, судя по их разговорам, больше были озабочены торжеством гармонии во всем мире, а богатство, власть и все такое прочее волновало их в последнюю очередь. Если уж говорить откровенно, то на роль убийцы куда больше годился Брикет, который был человеком мелкой душонки и не считал нужным скрывать своей страсти к наживе.

– Мне говорили, раньше с вами еще один егерь работал. Брикет его фамилия.

– Был такой. Уволился.

– Уволился, или вы его уволили?

– Пришлось уволить.

– А за что?

– Гнида он. Частную охоту устроил в наших угодьях. Свел знакомство с такими же уродами, как он сам, и начал их приглашать на охоту. Они ему деньги, а он им стреляй – не хочу. Понятное дело, те без понятия, ну и давай палить по всему, что движется. И главное, ладно бы убивали, это я еще понять могу. Мясо себе, шкуру или рога тоже на сувениры, но они же вообще во все движущееся без разбора палили. Подобьют зверя, а добивать им лень за ним километры идти. Он от них уходит, потом лежит, сутками мучается. Мы его потом по болотам ходим ищем, а его уже живьем черви жрут. Хорошо это?

– Ужасно.

– Вот и мы ему то же самое сказали. Либо ты за своими охотниками сам все подчищаешь, либо вон из нашего хозяйства.

– И что он?

– Не услышал он нас. Вот и пришлось ему объяснить в доходчивой форме.

– Так он на вас обиду затаил?

– А нам все равно. Гнида он и есть гнида, хоть в Африке, хоть у нас.

План Фимы не сработал. Разговор о Брикете не помог ей растопить внезапно установившийся холодок и даже сделал его еще ощутимей. Она уже решительно ничего не понимала с этой парочкой и просто ждала, когда же они примутся ее убивать. Но время шло, они углублялись все дальше в лес, солнце уже клонилось к закату, а убивать ее почему-то не начинали. И все же Фиме с каждым шагом становилось все неуютней, словно она из родных мест переместилась на чужбину.

– Что происходит?

Вроде бы лес и лес, такой да не такой. И внезапно Фима поняла одну странную вещь. Лес вокруг нее и впрямь изменился до неузнаваемости. Вместо того чтобы становиться гуще и непролазней, он с каждым шагом становился светлей и ухоженней. Начисто исчез бурелом и мелкий подлесок, тропинки из извилистых и узких, едва различимых, приобрели сходство с садовыми дорожками, ухоженными и опрятными. И даже деревья вокруг них приобрели более аккуратные формы. Например, на елках уже не было нижних неопрятных лысых лап, все елочки начинались на одном ярусе и имели правильную форму пирамидок. Над ними явно кто-то потрудился, придав им приятную для глаза форму.

Впереди за деревьями стало совсем светло, и Фима явственно различала какие-то хозяйственные постройки. Они вышли к людям. И людей этих было много. И получалось, что убивать ее никто и не собирался?

– Вот мы и на месте, – вздохнул Саныч.

– Пришли! – добавил Петрович.

Оба остановились и посмотрели вперед. Лица их светились добрыми и светлыми улыбками.

– Где мы находимся? – спросила у них Фима.

– Там, куда ты так рвалась. В новой реальности. В светлом будущем, куда тебя так тянуло.

– Мы что, уже перешли границу?

– А вот пошли, и сама все увидишь.

Заинтригованная до крайней степени, Фима двинулась вперед. Она шла и удивлялась все сильней. Встречающиеся ей люди кивали и улыбались. Все были заняты какой-то сельскохозяйственной работой, но при этом на мужчинах были безупречно чистые и отглаженные рубашки с брюками. Даже те, кто убирал навоз из коровника, выглядели так, словно только что сошли с картинки. Никаких тебе рваных маек или штанов с заплатами. На ногах резиновые сапоги, сверкающие от чистоты холщовые штаны и синие рубашки с закатанными рукавами, а на голове соломенные шляпы, чтобы не напекло солнце.

Всюду и везде в этом поселении чувствовался образцовый порядок. Дорожки были безупречно ровными, заборчики стояли по линеечке, травка была подстрижена, и вдоль дороги не росло ни одного сорняка, а исключительно декоративные цветочки. Но это была еще окраина деревни; когда они вошли в саму деревню, то чудеса буквально поперли на каждом шагу. Фонарики на дверях, фигурки гномиков в садах, идеально побеленные стволы яблонь и безукоризненно ровно подстриженные кроны груш, слив и вишен.

Фима шла и тихо обалдевала. Никогда в жизни ей не приходилось видеть ничего подобного. Единственным вариантом было признать, что она уже пересекла границу, сама того не заметив, и почему-то никто их троих при этом не остановил. Но поверить в это мешал тот факт, что отовсюду до нее доносилась русская речь без малейшего намека на акцент.

– Я ничего не понимаю. Где мы?

– Там, где ты и мечтала оказаться. В светлом будущем. Пойдем, нам туда.

И Петрович показал на небольшой домик, стоящий несколько в отдалении от остальных. Над его дверями имелась вывеска «Муниципалитет».

– Это что такое?

– Выборный орган самоуправления. Те, кто живет в деревне «Светлое будущее», подчиняются принятым им законам.

– Это… Я не понимаю. Но где мы? Мы пересекли границу?

– Образно говоря, да.

– Но мы все еще в России?

– Фактически да.

– Но это место не похоже ни на одно из тех, где мне доводилось побывать.

– Тебе тут нравится?

– Очень. Вот только тут у вас все так, словно… у них там.

– В том-то и суть! – оживился Петрович. – Тебе не придется никуда уезжать. Ты уже приехала!

– Но я…

– Ты приехала, – повторил Саныч с некоторым напором, и Фима больше не стала с ним спорить, памятую о