крохотная заметка о землетрясении в Гвинее точно находит лоскуток свободной поверхности. Первый блин, как говорится. Я так давно ничего не делал, только вспоминал Володю Пятницкого все это время. Можно, конечно, попросить Киру сфотографировать ее так как есть, но газетный текст, боюсь, будет неразборчив.

Сегодня спать ложимся совсем рано, не знаю, что за фантазия мне пришла, – еще десяти нет. Позже, когда мама и Вера засыпают, я встаю, чтобы переделать свои дела, чайку выпить, да записать сюда что Бог даст. Взял у Киры почитать воспоминания об И.Ф. Анненском в одном сборнике, где напечатаны еще письма Лескова и много чего другого, вплоть до рассказа Зощенко. На задней обложке, как тогда водилось, перечислено множество изданных книг, в том числе книг пятнадцать Джека Лондона. Сборники рассказов и романы, а также книги с названиями типа: «Мятеж», «Революция» и т. п. В объявлениях по радио говорят, что двадцать пятого и двадцать девятого будут принимать макулатуру на четырехтомного Джека Лондона. Но нужно много, у нас столько нет, восемьдесят килограммов. Романы, о которых я прочел, наверняка не попадут в это издание, а вообще собрание его большое у Веры есть. Оно хранится у Оли.

Взял еще Спирина, хочу подольше посмотреть и прошу Веру привезти мне желтую двухтомную «Антологию древнекитайской философии», тоже от Оли. Пусть лучше будет у нас. Но об этом желании не говорю. Может, она Оле зачем-нибудь и нужна. Как-то ни у Киры, ни у меня ее нет. А Спирин делает кое-какие поправки в ней. Достались еще листки с «Мимолетным» Розанова. Это перепечатать. Кажется, одну хорошую книгу по древнеиндийской мифологии он мне предлагал, да я отложил до другого раза. Мы оживленно болтали, он умеет принять и одного человека, даже такого, как я, и когда дошло до Джерри Малигана, слушали уже невнимательно. Вот что значит не виделись. Сразу находится о чем поговорить. Хотим предложить Герте Михайловне к столетию нарисовать портрет Хлебникова, его она еще не пыталась нарисовать, ну и есть свои за и против. Обсуждали и книжные дела. Получается, что на восемьдесят четвертый год они не оставляли заявок. Правда, они подписаны на «Книжное обозрение», но чего-нибудь будет не достать.

С морозом мы уже свыклись. Я радуюсь, что дела делаются упорядоченно и спокойно. Вот мама, да и те, с кем она разговаривает по телефону, жалуются, что давление высокое. Мне только немножко зябко по ночам, и я хожу по кухне, согреваюсь. Утром у нас одиннадцать, а в Пулкове, например, двадцать градусов. Вера поправляется. Других дел особенных нет, и я наслаждаюсь покоем. Кира обещал зайти, но о точном времени не уславливались. Эллочка тоже обещала приехать в Купчино, но у нее родители очень больны и она у себя-то не бывает совсем. Кира рассказывал, что была по телевидению интересная передача о нашем джазе, даже его в клубе показывали мельком. Я пропустил ее, а пока телевизор не работал, было что-то и о рукописях на пальмовых листьях. В разговоре с ним вдруг ловлю себя на том, что ускользает нить разговора. Мне, как всегда, интересно, что, чтобы поддерживать в этот момент беседу, необходимо вспомнить дословно ее ход или достаточно этого усилия, не приводящего к воспоминанию, но достаточного самого по себе, усилия над памятью, абстрактного, которое мы тут делаем? Не знаю. Это одно из важных моих сомнений.

Сегодня похоронили Шолохова. В Ростове был салют по случаю дня Советской Армии. По радио говорят, что иранские войска продвинулись чуть ли не на сорок километров и форсировали Тигр. Ирак это отрицает. Шведы говорят, что мировое общественное мнение на стороне Ирака. Но, я думаю, персы тоже не должны бы выдать, какой Хомейни ни изверг. Других новостей как-то не замечаю, говорят что-то о высылке из Ленинграда иностранных туристов, двух, кажется, пар, у которых нашли литературу для здешних евреев. Еще передавали, что Перес де Куэйяр добился от польских властей освобождения Алиции Веселовской. Она отсидела пять лет из семи, и после его приезда, ее выпустили. Больше и записать нечего, все рассказал, все передал, а фантазия у меня как-то совсем перестала работать. Никакие средства не помогают. Уж не мешают ли они только? Надо посидеть на одном чаю с небольшим добавлением алкоголя, для повышения работоспособности, посмотреть, что из этого выйдет. Раньше я писал совсем не так. С собой справляюсь, а с творчеством – нет. Утлая мечта что-то еще произвести, выдумать, называй как хочешь; вот здесь я об этом говорю. Я как-то не представлял, что дневник поставит меня в такие рамки голой фиксации видимого и узнаваемого. Ведь я из дома почти ни шагу, выхожу только по конкретным делам и, в сущности, замечаю-то что-то чуть ли не случайно. Не вижу ничего. Прикурился, что ли, так сильно, или чай требует этих фиксаций без отвлечения? Может, бормота мозг сушит, испепелила воображение? На белой легче работалось, но после всех подорожаний у нас и на вино-то не хватает. Верочка одна сглаживает колдобины нашего бюджета, а то бы было совсем невмоготу. Надо передохнуть. Я пока пишу дневник, все думаю, что это я отдыхаю. Пусть окажется хоть так. Но непривычно совсем ничего не делать. Вот и стараюсь только не разучиться писать окончательно. Буквально весь доступный мне полет фантазии качественно видоизменился. А сколько надо отдыхать? Вот и видно, что мы один на один со сплошной неизвестностью. И непривычкой мыслить отвлеченно, о самом составе неизвестности. Сейчас не выходит ничего сочинять, а впереди? Мне кажется, что я скорее лишусь возможности и дневник-то вести, чем что-то еще сделаю. Поживем – увидим. Надо лечь согреться, из носу начинает самопроизвольно течь. Что это – совсем не заглядываю вперед? Опережающее знание по Спирину? Другое что? В жизни что-то произошло, в чем я не отдаю отчета. Пока, или и не способен уже понять, в чем тут дело?

Двадцать четвертое февраля. «Сокращение силы землетрясения даже на один балл дает большой экономический эффект, несколько сотен тысяч рублей…» – это из передачи о таджикских геологах, о строительстве больших плотин. Не очень ясно выражена мысль, не совсем понятно, что имеется в виду. Очевидно, это говорится о размещении плотин в спокойных сейсмических зонах. Попозже я понимаю, что дома не так уж холодно, но, когда мороз должен ослабнуть, всегда вначале как-то зябко. А что же у меня дома? Ведь это пространство под пятиметровым потолком совершенно не отапливается. Неужели психиатры изучают влияние