меня было чувство, что мне нужно очень многое наверстать. Все те годы изгаженной молодости. Я не знал, как это делается. Как наверстываются годы?

Мне постоянно казалось, что я что-то упускаю. Глупое чувство. Прохожу мимо всего. Каждый день мимо этого Таиланда.

Этот Таиланд мне хочется послать в жопу. Я его вижу, когда еду на работу, каждый день, и в результате, бывает, так охреневаю, что хочу помчаться дальше, мимо редакции, на автостраду, с ветром в волосах, горланя какую-нибудь оптимистичную песню, которая разгоняет духов, держащих меня на привязи в этом месте, откуда я пытаюсь вырваться… В голове у меня мелькают виды всех тех морей и оазисов, всех тех идеальных мест, где и пьют-то неспешно, спокойно, под каким-нибудь тентом и в соломенной шляпе, где нет никаких следов этого здешнего существования, так что можно делать вид, что ты абсолютно другой человек… Я вздрогнул. Что за картины крутятся у меня в голове? Может, я это видел в телевизоре? Или это какая-то реклама? Матьтвоютак, ведь действительно похоже на рекламу!

* * *

Я вошел в редакцию и сел за стол, заваленный прессой. Мы подписаны на всё, ничто не должно остаться нам неизвестным.

Смотрю заголовки: «Студент дошел до миллиона и ошибся в названии рыбы», «Кто они, эта десятка великих, которые приведут Хорватию в Европейский союз?», «Журналисты покидают Ирак», «Утонуло ещё одно судно с африканскими иммигрантами», «Generation Р — как Пепси завоевал советских детей»…

Ненадолго заглядываю в компьютер, в Интернет. В минуты расслабухи смотрю свою home-страницу. На ней камера постоянно следит за вулканом Попокатепетль в Мексике.

Похмелье меня не отпускает… Я должен активизироваться, что-то должно вернуть мне форму. Встаю, прохожу мимо лифтов, заказываю Red Bull в нашем кафе — это всего лишь небольшая стойка рядом с лестницей, нечто вроде прихожей нашей редакции.

Пока я заказывал, краем глаза заметил полную женщину, по её лицу было видно, что она здесь ждет. У неё было то терпеливое, сконцентрированное на себе выражение, какое можно встретить у посетителей поликлиник. Чем-то она напомнила мне Милку, и я поскорее унес ноги.

Ещё одна проверка почты. И сразу видно — от родственничка ничего нет. Этот человек держит меня на холостом ходу. Про себя грязно ругаюсь, как водитель в пробке.

Та тетка ждет, упорно, как пенсионер в очереди к врачу. Всякий раз я думаю: это люди, которые могли терпеть социализм. Такое поколение. Они ждали своей очереди на квартиру, по спискам, и потом государство давало им квартиру. Ожидание себя оправдывало. И оно впиталось в их кожу.

Но на нынешнем рынке больше нет ожидания реализации своего права. Тут другое восприятие времени. Время просто-напросто истекает. А мы столько всего себе наобещали. Мы нетерпеливы. Нервозны. Стремительны. Рекламы жизни брошены нам в физиономии, как красная тряпка в безумной корриде. Мы дышим как усталые собаки, вывалив язык. Берем новые высоты. Пьем Red Bull, чтобы он дал нам крылья. Такое поколение.

Газета у меня на столе осталась раскрытой на той статье — «Generation Р — как Пепси завоевал советских детей», вот и лезут в голову такие мысли.

Там какой-то русский рассуждает насчет того, как в семидесятые годы Пепси получила допуск на советский рынок и завоевала души детей. Generation Р, так называется тот роман, по названию Пепси. Хит. Но — подумал я — насрать на Пепси и детство! Мы взрослые. Мы можем выдержать большое количество кофеина. Это поколение Red Bull. Мечемся, как быки на арене, и от нас постоянно что-то ускользает.

Главный вчера требовал от нас креативности. Это всегда срабатывает, когда какому-то поколению присваивают название, подумал я… Я мог бы написать текст о Red Bull поколении! Чтобы отделаться от этого невпечатляющего гундежа об экономике и выйти на орбиту эссеиста. Саня дает интервью, пришло и мне время продемонстрировать хоть какие-то амбиции! Однако да — прежде всего мне надо разрулить мой иракский кризис.

И я делаю ещё одну попытку. Набираю тот Thuray-номер Бориса. И меня соединяют через Лондон. И какой-то записанный на пленку арабский голос подключается ещё до звонка.

Пытаюсь снова. На этот раз звонок слышен.

Звонит. Звонит.

— Да ответь же, придурок несчастный!

Ничего.

Попадание в молоко. Он это умышленно, подумал я. Этот классический баран из поколения Red Bull хочет втянуть меня в изнуряющую игру.

Снова открываю mailbox. Пишу ему: «Срочно свяжись со мной. Я знаю, что ты обиделся, но… просто у меня сдали нервы. Ты понятия не имеешь, какие проблемы создаешь для меня. Напиши мне немедленно, или же нам придется начать тебя искать… Не валяй дурака, хватит, всё слишком серьёзно». И послал ему.

И тут же почувствовал, что бесполезно. Чего-то не хватало. Извинения. Я сглотнул что-то отвратительное и написал: «Слушай, я действительно извиняюсь перед тобой за оскорбления в последних письмах… Но это ты меня спровоцировал. Прости. Прими извинение и ответь…»

С выражением гадливости на физиономии я смотрел, как письмо отправляется.

* * *

HERO of the PEACE написано на плакате с фотографией Буша-младшего. Молодой иракец в джинсовой куртке, белой водолазке «дольче вита», с набриолиненными волосами — именно так и выглядит иракский пижон, подумал я, — целует фотку Буша.

Но, к сожалению, всё это было только на десятой странице геповской газеты… Ситуация опасно ускользала из фокуса. Кроме того, тут был и тревожный заголовок, к которому мне пришлось вернуться: ЖУРНАЛИСТЫ ПОКИДАЮТ ИРАК.

Итак, мой бывший коллега, Рабар, сообщал: Война в Ираке, день 28-й… Так, начинается, всё отлично, наглядно… Отели стремительно пустеют… Дальше он пишет… Некоторые из коллег уже подстерегают момент начала следующей войны и гадают: «Как ты думаешь, американцы нападут на Сирию или на Иран? А Северная Корея?» Так, прибегая и к иронии, пишет Рабар, но это чуть-чуть иначе, чем мой ненормальный… Попутно он намекает на свои дальнейшие действия, чего обычный читатель не замечает, но инсайдер видит здесь профессионала, потому что заголовок ЖУРНАЛИСТЫ ПОКИДАЮТ ИРАК означает прежде всего то, что Ирак покидает он, Рабар. Геповцы действительно профи: сначала пишут ЖУРНАЛИСТЫ ПОКИДАЮТ ИРАК, давая понять, что там уже стало скучно, и