к истории цивилизации, однако у меня нет никаких сомнений в том, что структуры времени можно сопоставить с историей всей планеты. А может быть, даже шире. Я уверен, это более общие тенденции, нежели мы считали раньше.

Зоя слушала его с интересом, постоянно переспрашивала, что-то уточняла. Однако её усталое лицо говорило совсем о другом: о неуместности и несвоевременности столь развёрнутой беседы. Занятая нами позиция — в прихожей — также не располагала к длинному разговору. Поэтому профессор отправил измотанных скитальцев в душ, дал час на отдых, после чего нас ждал плотный и невероятно вкусный ужин в компании хозяев дома — местных жителей, которые приютили профессора, а теперь и нас с Зоей.

И вот мы, подкрепившиеся и набравшиеся сил, сидели за столом и слушали профессора. Ему не терпелось поведать о своём грандиозном открытии.

— И это, кстати, наводит на кое-какие размышления относительно того, чего ожидать от окончания нашего Эона. — Сейчас профессор обращался непосредственно ко мне. — Как уже неоднократно говорилось ранее, мы наблюдаем качественные изменения жизни цивилизации в ходе смены различных эр внутри одного эона, что позволяет сделать вывод о том, что в конце Эона нас ждёт некий не менее качественно новый конец…

Я многозначительно кивнул, пытаясь выразить полнейшее понимание, однако по факту не всегда успевал за просто фантастическим полётом мысли профессора — куда уж там? Удовлетворившись моей реакцией, профессор продолжил:

— Но что это будет за конец? Качественно новый уровень? Или же, воспользовавшись аналогией с эрами, скажем, падение цивилизации, причём полнейшее, деградация деградаций, тотальное исчезновение культуры? И, опять же, что последует за этим — просто новый виток, во время которого человек будет заново изобретать велосипед, сделает ещё один гигантский скачок, превзойдёт достижения цивилизации предыдущего эона, а потом вновь исчезнет в забвении?

Зоя слушала отца с упоением. Она не сводила с него взгляда, и глаза буквально светились от счастья и желания узнать больше.

— Как известно, — говорил профессор, — у нас нет хоть сколько-нибудь достоверных свидетельств того, что в предыдущие эоны на Земле существовала цивилизация. Все неуместные артефакты и палеонтологические «нелепицы» официальная наука не признаёт, либо признаёт с большой натяжкой, но даже при этом не утруждает себя в толковых объяснениях данного феномена…

— Пап, — недоумённо прервала его Зоя и надула губки, мило, по-детски, — ну что же ты такое говоришь? А как же?..

— Правильно, умница моя! — Профессор расцвёл от гордости за дочь. — Ты как всегда права. Всё то, что я сказал ранее, справедливо лишь с одной небольшой оговоркой: свидетельств до недавних пор не было. Моё открытие… Прости, наше открытие, — он протянул руку и потрепал Зою по плечу, — позволит взглянуть на эту проблему с другой стороны. Я не сомневаюсь в правильной датировке обнаруженных нами летописей: в предыдущие эоны, несколько десятков тысяч лет назад, на Земле существовали весьма развитые цивилизации. В этом нет никакого сомнения. Уровень научности в этих документах поражает, подробность изложения, детализация вне всяких похвал. Географическая обширность позволит нарисовать весьма красочную и непривычную картину древнего мира. Подытоживая ранее сказанное, могу со всей уверенностью заявить: с окончанием Нашего Эона конца света не наступит. Будет некоторое угасание, упадок, войны, но важно другое: цивилизация не исчезнет, человечество будет жить дальше. И хотя до конца Эона ещё далеко, мы с вами уж точно не доживём, но, согласитесь, это несколько приободряет?

— Конечно, папочка! — Зоя оживлённо захлопала в ладоши. Пара её озорных школьных косичек двигалась в такт движениям. Глаза горели восхитительным огнём, как в ту первую ночь, которую мы провели возле костра, попивая горячий глинтвейн и рассуждая о природе времени.

Профессор своими речами окончательно сбил меня с толку. То, что он рассказывал, не соответствовало ожиданиям. История древнего мира — это, безусловно, хорошо, но как же климатология? Уж не забросил ли он основной род деятельности? Или вконец свихнулся со своими монахами?

— Позвольте, профессор, — почтительно начал я, — а как же похолодание? Насколько я помню…

— Забудь! — рассмеялся профессор Тельман. — Чепуха!

— Не понял, профессор…

— Как я уже говорил, летописи монахов в высшей степени подробны, и наблюдениям за климатом они отводят немалую роль. Я начинал с климатологии, составлял графики изменения температуры, осадков и всего прочего, опираясь на хронологию монахов. Согласно этим данным, нынешнее похолодание — это всего лишь часть общего процесса. Цикличность не ограничивается первичной, вторичной и третичной структурой. Есть циклы и поменьше, длинною в сотни и десятки лет. Так вот, то, что мы сейчас наблюдаем, — это один из многих таких спадов, очередной малый ледниковый период. Он закончится, по моим подсчётам, лет через двадцать… Пойми, парень, — профессор со значением поднял вверх указательный палец, — не мы влияем на природу. Это природа влияет на нас. Человек со своей индустрией — лишь букашка на поверхности Земли. Когда-то давно рост промышленности банально совпал по времени с климатическим циклом, в рамках которого увеличивалась среднегодовая температура. Человечеству под напором его чувства собственной значимости хотелось ощущать свою могущественность, вот мы и придумали парниковый эффект и глобальное потепление. Сейчас то же происходит с похолоданием. Циклы природы очень сложны, накладываются один на другой, усиливают, либо компенсируют друг друга, учесть все их у нас пока мозгов не хватает. Поэтому и паникуем по каждому поводу, а зачастую и без повода. Это вполне естественно, такова наша суть.

— Я так и думал, — сказал я, нисколько не покривив душой: при всей парадоксальности его ответ меня совсем не удивил. Однако то, что он сказал далее, всё же заставило вновь засомневаться во вменяемости профессора:

— Земля просто заболела или что-то в этом роде.

— Боюсь, что опять вас не понял, — проговорил я, стараясь выглядеть максимально серьёзным.

— Всё очень просто. Наше открытие влечёт за собой, по меньшей мере, два вывода. Первый: как ты уже, наверно, догадался, это тот факт, что структуры времени можно применять практически к любому процессу или явлению, происходящему на Земле. Будь то климатические изменения, историческое развитие общества — всё, что угодно. Второе… Как бы тебе это объяснить? — профессор задумался. — Меня тогда поразило: что всё это значит? Если любой процесс можно описать при помощи структур времени, то какова природа этих процессов? Почему все они подчиняются общим законам? Не умозрительным правилам, не абстрактным понятиям, а вполне конкретным законам, которые описывают вполне конкретные величины.

— Эти процессы являются частью некоего общего процесса? — ответила Зоя. — И этот общий процесс развивается исходя из правил структур времени, поэтому и подпроцессы, такие как изменения климата, тоже подчиняются структурам?

— Да, это наиболее логичный вывод, — согласился профессор. — Но