психолог и уж тем более не дипломат, привыкший так и этак трактовать любые сказанные оппонентом слова. Ко всему прочему, я в отличие от товарища генерала армии не имел возможности рассмотреть лицо американского президента. Я, всего-навсего слышал только его речь, — вдумчиво и не торопясь начал излагать свою мысль Вальронд. — Однако интонации его голоса и паузы между словами, как мне показалось, явственно указывали на то, что он все время хотел сказать нечто важное, помимо уже высказанного ранее. Хотел и не решался, видимо опасаясь то ли утечки информации, то ли неправильного понимания его позиции, как с нашей стороны, так и со стороны тех, кто незримо присутствовал при беседе. Его положение, как говорится, хуже губернаторского. В отличие от вас, товарищ Верховный, он находится под постоянным бдительным и отнюдь не доброжелательным надзором. Именно поэтому он и вынужден тщательно маскировать каждую свою мысль под малозначимыми фразами, в надежде на нашу сообразительность.

— То есть, ты хочешь сказать, что он так и не смог донести до нас своего главного посыла? — почесал переносицу Афанасьев в явной задумчивости.

— Не знаю, — честно признался зять, — может и донес, но мы не все распознали. В любом случае, вы правы в том, что эту беседу надо как следует изучить с применением специалистов в области вербальной и физиономической психологии.

— Хорошо, Петр Михалыч, я обязательно прислушаюсь к твоему совету, — подвел черту анализу, сделанному Вальрондом, Валерий Васильевич.

Поняв, что мини-совещание закончено Рудов и Вальронд, встали со своих мест одновременно, как по команде.

— Мы можем идти? — спросил Рудов за себя и за кавторанга.

— Да, ступай, Сергей Иваныч, — не стал его задерживать Афанасьев. — А ты, Петр Михалыч, останься еще на пару минуток. Нам с тобой еще надо потолковать о своем, о семейном.

«Пруссак» подмигнул ободряюще, растерявшемуся Вальронду, дескать не переживай заранее, и вышел, осторожно прикрыв за собой двери.

Глава 56

I.

Там же

Когда за Рудовым закрылась дверь, Валерий Васильевич выбрался из своего диктаторского кресла и подсел к приставному столу так, чтобы сидеть напротив кавторанга. Положив руки на стол и сцепив пальцы в замок, начал задушевным голосом:

— Ты уж прости меня Петр, что затеваю с тобой чисто семейную беседу в служебное время и используя рабочий кабинет. Просто в ближайшее время нам с тобой не подвернется увидеться в более приемлемой обстановке: у тебя через два часа заканчивается смена, а я опять буду проминать своими старческими боками чужой диван.

— Да-да, Валерий Васильевич, — подался всем корпусом вперед зять, — я все понимаю. И понимаю, в каком тяжком положении вам приходится существовать, живя на два дома.

— Вот-вот, — горько усмехнулся диктатор, — хоть ты меня понимаешь. Года мои, видишь ли, уже не те, чтобы мотаться туда и сюда, как пес неприкаянный. Да и вам, я имею в виду тебя с твоими коллегами и ребят из ФСО, тоже не в кайф по ночам тереться на лестничных клетках, создавая неловкие моменты для жильцов подъезда.

— Да уж, — опять согласился дворянский отпрыск, — давненько я не пребывал в подобных спартанских условиях.

— Вот именно, — поднял Верховный кверху указательный палец. — А все почему?

— Простите меня еще раз, Валерий Васильевич. Каюсь. Моя вина. Я никак не мог предположить, что Настя, — тут он запнулся и моментально поправился, — Анастасия Валерьевна в штыки воспримет мою дежурную галантность по отношению к Веронике Степановне.

— Я, признать, если честно, и сам не ожидал, что она так ревниво воспримет этот невинный жест с твоей стороны. Ума не приложу, и в кого она у меня такая? Или это с возрастом стало проявляться?

— Скорее всего, именно так оно и есть, — подтвердил догадку тестя Вальронд. — Женщины в таком возрасте особенно чувствительны к проявленным знакам внимания, даже если они предназначены и не им самим.

— Ну, вот, а говорил, что не психолог, — изобразил жалкую улыбку на лице Афанасьев.

— Поверьте, приложил правую руку к сердцу Вальронд (к левой руке был, по-прежнему пристегнут «ядерный» кейс), — мы с Анастасией все время продолжаем искать варианты подходящего обмена, но просто сейчас с этими карантинами, люди сидят по домам и боятся из них выходить, а риэлтерские конторы практически не работают. Деловая жизнь замерла. И даже в газетах пропали все объявления по размену квартир.

— Не то говоришь, Петя, — смешно сморщил свой курносый нос Афанасьев. — Я наоборот со страхом ожидаю того момента, когда вам все же удастся найти подходящий вариант и вы с Настей покинете меня. Не знаю, как вас, но лично меня, ваш возможный отъезд, сильно расстроит.

— Но…, — сделал попытку развести руками Вальронд, — две молодых женщины на одной кухне…

— И что?! — оборвал его Валерий Васильевич. — Ты же служил в армии. Разве у вас в военном училище не было дневальных по пищеблоку? Или не было очередности заступать в наряд?

— Но…, — опять принял недоумевающий вид Петр, — ведь дом — это не казарма.

— Хороший дом должен напоминать образцово-показательную казарму, где царит образцовый порядок в вещах, дисциплине, и присутствует определенная иерархия, — наставительным тоном миниховского капрала произнес Афанасьев.

— Ну, коли это казарма с иерархией, то в каких же тогда званиях должны пребывать наши любимые женщины? — решился-таки подначить своего тестя Вальронд. — Вы-то, понятно, комендантом в казарме будете. Я, исходя из своего воинского звания, твердо могу рассчитывать на должность начальника караула. А они? Кто из них будет «дедушкой», а кто «черпаком», коли уж на то пошло?

— Ладно, не ершись, Петя, — решил разрядить атмосферу диктатор, чувствуя, что его слегка занесло не в ту сторону. — Я привел не слишком удачное сравнение. Вернее будет сказать — не казарма, а коммунальная квартира. Ведь уживаются же как-то годами разные семьи на одной жилплощади? Причем, прошу заметить, не родственные семьи. Такой вариант тебя устраивает?

— Вполне, — не стал, на сей раз, ерничать любимый зять.

— Вот и отлично! — удовлетворенно крякнул Валерий Васильевич.

— У вас, видимо, уже имеется какой-то план по примирению соседок на одной кухне? — с нескрываемым любопытством спросил Петр.

— Лучшим местом для примирения соседок по коммуналке является, опять-таки пресловутая кухня.

— Кухня? — переспросил зять тестя. — И как вы себе представляете это примирение?

— Как говаривал в свое время кот Матроскин: «Совместный труд для моей пользы, он — объединяет!»

— Как же, как же! Помню такое, — заулыбался Петр, окунаясь в воспоминания своего детства.

— В данном случае это будет труд не только для моей пользы, но и для пользы всего государства, — подпустил тумана Верховный.

— Не понял! Поясните, причем тут государство? — удивился зять.

— Все очень просто.