– Думаю, ты права, – сказал Феликс. – Но не советую делать инспектору такой подарок, сообщать ему свое мнение. Пусть он сам выносит свои суждения насчет Сал­ли. Все дело может рассыпаться, как карточный домик, если будем трезво рассуждать и побольше молчать. Самую большую опасность представляют снотворные и найденный пузырек – одно с другим явно связано. Но таблетки были положе­ны в твою кружку. Их туда кто угодно мог бросить.

– Даже я.

– Даже ты. А может, Салли. Она взя­ла твою кружку, чтобы позлить тебя. Думаю, так и было. Но положила таблетку в кружку, потому что задумала страшное де­ло – решила выспаться. Там была несмер­тельная доза.

– В таком случае почему пузырек был спрятан?

– Ну хотя бы потому, что некто ошиб­ся, подумав, что таблетки в кружке и убийство связаны между собой, захотел утаить этот факт, или же этот человек знал, что они не имеют отношения к убийству, но решил впутать в преступление семью. Пометил колышком с твоим именем, это значит, что хотел втянуть тебя. Так что тебе есть о чем теперь раздумывать.

Они въехали на вершину холма Чадфлита. Под ними раскинулась деревня, над деревьями возвышались высокие серые трубы Мартингейла. Вот они и дома, подавлен­ность и страх, отступившие ненадолго, снова нависли над ними черной тучей.

– Если они так и не раскроют преступ­ления, – сказала Дебора, – ты понима­ешь, что мы не сможем счастливо жить в Мартингейле? Ты разве не подумал ни разу, что ты должен знать правду? И никогда не допускал мысли, что преступление совер­шено Стивеном или мной?

– Тобой? Не такими пальчиками и но­готками. Ты не заметила, что убийце потребовалось немало сил и шея Салли в си­няках, но не поцарапана? Стивен – это еще можно допустить. Но с таким же успехом подойдут Кэтрин, или твоя мать, или Марта. Или я. Слишком много людей на подозре­нии, и в этом наше спасение. Пусть Далг­лиш делает выбор. А насчет твоих слов, что ты не сможешь жить в Мартингейле, пото­му что нераскрытое преступление будет терзать тебя, – полагаю, что за последние триста лет в этом доме свершилось достаточно на­силий. Не все твои предки вели скромный и праведный образ жизни, хотя их отпева­ли священники. Через двести лет смерть Салли Джапп станет еще одной легендой, кото­рой будут пугать своих правнуков на День Всех святых. А если ты действительно не можешь оставаться в Мартингейле, есть еще Гринвич. Больше докучать тебе своими пред­ложениями не буду, но ты знаешь о моих чувствах к тебе.

Голос его звучал почти бесстрастно. Руки лежали небрежно на руле, он смотрел на дорогу внимательно, но без особого напря­жения. Он верно знал, о чем она сейчас думает, потому что сказал:

– Пусть это тебя не беспокоит. Я не стану усложнять тебе жизнь и не буду навя­зывать свою помощь. Просто не хочу, чтобы мордовороты, которые попадаются тебе на пути, неправильно истолковали мое пове­дение.

– А ты по-прежнему хотел бы на мне жениться, если бы я сбежала?

– Не слишком ли мелодраматичная пер­спектива? А что еще каждый из нас делал последние десять лет? Но если ты готова выйти замуж, лишь бы сбежать из Мартингейла, не стоит приносить такую жертву. Когда мы выезжали из Кэннингбери, мы повстреча­ли Далглиша с его помощником. Полагаю, они направлялись по тому же маршруту. Твоя интуиция насчет Проктора не обманывает тебя.

Они молча поставили машину в гараж и вошли в прохладную прихожую. Вверх по лестнице поднималась Кэтрин Бауэрз. Она несла поднос, прикрытый салфеткой, и от ее белого нейлонового халата, который она обычно надевала, когда дежурила возле Саймона Макси, веяло прохладой и целе­сообразностью. Малоприятно видеть, как другой умело, у всех на виду выполня­ет обязанности, которые, по совести ска­зать, – твоя забота. У Деборы хватило че­стности признаться себе, отчего она вдруг разозлилась. Она попыталась скрыть свою злость непривычной для нее словоохотли­востью.

– Ужасные похороны, верно, Кэтрин? Простите нас с Феликсом, что мы сбежа­ли. Отвезли домой миссис Проктор; я вдруг решила, что убийца – этот негодяй дядя Салли.

На Кэтрин ее слова не возымели дей­ствия.

– Я спросила инспектора о дяде, когда он допрашивал меня во второй раз. Он сказал, что у полиции есть все основания считать, что мистер Проктор не мог убить Салли. Но он не объяснил, какие. По-моему, это его забота. Один Бог знает, сколько и без того в доме дел.

И она пошла наверх. Глядя ей вслед, Дебора сказала:

– Я, может, жестокая, но, если убий­ца – один из обитателей Мартингейла, я бы предпочла, чтобы это была Кэтрин.

– Не похоже, – сказал Феликс. – Не могу себе представить, что она способна на убийство.

– А всех нас представляешь? Даже маму?

– Ее как раз могу, думаю, она спо­собна, если сочла бы, что это необходимо.

– Не верю, – сказала Дебора. – Но даже если бы это было правдой, ты мо­жешь представить себе, чтобы она не приз­налась, – ведь полиция оккупировала Мартингейл, подозревают других людей, мисс Лидделл и Дерека Пуллена, к примеру?!

– Нет, – ответил Феликс. – Нет, этого представить не могу.

«Розовый коттедж» на Нессингфорд-роуд радовал глаз: старинная постройка конца во­семнадцатого века, скорее всего, в нем жили раньше сельскохозяйственные рабочие, и какой-нибудь проезжавший мимо автомобилист не без основания решил бы, что из него может получиться славный дом, приложи к нему руки. В руках Пуллена он превра­тился в копию муниципального дома, ка­ких сотни тысяч. Огромная гипсовая овчарка водрузилась на подоконнике, заслонив со­бой весь оконный проем гостиной. За ней – подхваченные голубой лентой кружевные занавеси спадали изящными складками. Парадная дверь вела прямиком в гостиную. Здесь страсть Пуллена к современному ин­терьеру вышла из берегов, в результате по­лучилось нечто на удивление раздражающее и нелепое. Одна стена была оклеена обо­ями – розовые звезды по голубому полю. Противоположная стена просто выкрашена в розовый цвет – в тон звездам. Стулья обиты голубым в полоску материалом, очевидно, специально подобранным в тон обоям. Блед­но-розовый волосяной ковер здорово пост­радал от шлепавших по нему туда-сюда грязных башмаков. Все – неряшливо, непрочно, непросто, с вывертом. На Далглиша дом произвел гнетущее впечатление.

Дерек Пуллен и его мамаша были дома. Миссис Пуллен прореагировала не так, как это подобает нормальной женщине, когда в дом приходит полиция, расследующая дело об убийстве, – она встретила их потоком слов, словно давно уже поджидала их, никуда из дома не выходила. Фразы накатывали одна на другую. Как она рада их видеть… ее брат – полицейский констебль… мо­жет, слышали о нем… Пуллен в Баркинг-вэе… всегда лучше сказать полицейским правду… да нет, им-то нечего особенно сказать… бедняжка миссис Макси… ушам своим не поверила, когда мисс Лидделл сказала ей… дома Дереку сказала, он тоже не по­верил… такую приличный человек не выбе­рет… а Макси такие гордые… такая дев­чонка сама себе беду находит. Пока она ло­потала, ее бледные глазки бессмысленно блуж­дали по лицу Далглиша. В глубине ком­наты стоял ее сын, собравшись с духом перед неизбежным.