но Фран согласился лечь туда только вдвоем с Элисой. Их не было почти год, приезжали только по особым случаям: на Рождество, день рождения отца. Однако надолго не задерживались и возвращались в клинику. Но даже тогда отношение маркиза к младшему сыну не изменилось — Фран всегда был его любимчиком. Мать же его не выносила, даже в его сторону не смотрела и открыто говорила, что человек с подобными пороками для нее не существует. Но отец — другое дело. Он впервые понял, что его отпрыск уязвим, — и, я думаю, был прав. Есть люди, способные вынести любые трудности, — таким был Альваро. А есть те, кого первая же неудача сломает.

— Получается, Фран умер во время одного из приездов домой? — заключил Мануэль.

— Поняв, что конец близок, отец вызвал младшего сына. Он несколько лет боролся с раком, и врачам удавалось сдерживать распространение болезни. Маркиз вел достаточно полноценную жизнь, но внезапно недуг резко распространился и поразил все органы. В последние два месяца бедняга очень страдал, под конец ему постоянно давали большие дозы морфия. Фран вернулся домой и целыми днями напролет сидел у постели отца, хотя старик никого не хотел видеть. Младший сын держался стойко. Он почти не спал, держал отца за руку, разговаривал с ним, вытирал слюни. И не отходил от маркиза, пока тот не скончался.

Эрминия погрузилась в воспоминания и ритмично качала головой, словно отгоняя неприятные картины.

— Я никогда не видела, чтобы кто-то так горевал. Фран вцепился в отцовскую ладонь, пока старик не отошел в иной мир, а потом начал рыдать, и у меня сердце разрывалось. В комнате тогда побывало много народу — родные, доктор, священник, сотрудник похоронного бюро, — и у всех были слезы на глазах, но так, как Фран, не печалился никто. Слезы градом катились по его лицу, однако он, кажется, этого не замечал и напоминал растерявшегося ребенка. На самом деле это недалеко от истины: Фран заблудился в темноте и был до смерти напуган. В комнату вошла маркиза и увидела своего рыдающего сына. Никогда не забуду презрение на ее лице: ни следа сочувствия или сожаления. Сеньора скривилась и вышла из спальни. А через день после похорон Фран скончался от передозировки. Его тело нашли на могиле отца.

Эрминия замолчала и вздохнула. Мануэль терпеливо ждал, что она продолжит свой рассказ. Он взглянул на экономку и увидел, что та крепко зажмурила глаза, пытаясь удержать слезы. Но безуспешно: из-под век показались блестящие капли и побежали по щекам. Эрминия какое-то время сидела не двигаясь и не говоря ни слова. Затем вздохнула и закрыла лицо руками.

— Извини меня, — сказала она дрожащим голосом.

Мануэль под впечатлением от этой печальной истории боролся между желанием обнять ее и чувством, что подглядывает за чужим горем. Он выбрал промежуточный вариант — дотронулся до руки экономки и слегка сжал ее, чтобы выразить свою поддержку. В ответ она накрыла его ладонь своей. К Эрминии потихоньку возвращалось самообладание.

— Прости меня, — сказала экономка, вытирая слезы. — Сначала Фран, потом Альваро… — Она потянулась к лежащей на столе фотографии.

— Вам не за что извиняться, — ответил Мануэль, пододвигая снимок к ней поближе.

Эрминия с нежностью смотрела на него.

— Pobriño[12], это же я должна была тебя утешать. Можешь оставить фотографию себе, fillo.

Мануэль быстро убрал руку. Он не хотел, чтобы его жалели.

— Эрминия, она ваша. Вы столько лет ее хранили…

— Нет, возьми себе, — настаивала экономка.

Подавленный писатель посмотрел прямо в глаза мальчику, который глядел на него со снимка, пронизывая взглядом, точно кинжалом. Ортигоса практически ощущал эту боль. Скрывая свою досаду под пристальным взглядом Эрминии, он взял фотографию, спрятал ее во внутренний карман пиджака и перевел разговор на другую тему:

— А как Элиса пережила смерть жениха?

— Ее спас сын. Срок был небольшой, но этого оказалось достаточно, чтобы она полностью справилась с зависимостью. Элиса — прекрасная девушка, а что касается Самуэля… Я люблю его, как собственного внука. Ему всего три года, а уже умеет читать. Мать научила. Мальчик иногда такие вещи выдает, словно он намного старше. Хотя чему удивляться — он весь день проводит среди взрослых, здесь, в поместье…

Мануэль не сдержал гримасу неудовольствия, но тем самым лишь подстегнул экономку.

— Не хочу сказать, что это непременно плохо, имение — прекрасное место для малыша. Но Самуэль не ходит в детский сад. Элиса и мысли не допускает, чтобы вывезти его за пределы поместья. Подозреваю, она и в парк его не водила. Все-таки ребенок должен общаться с другими детьми — если они нормальные, конечно.

Писатель с удивлением взглянул на Эрминию, но она отвела глаза.

— Вы говорили, Элиса часто ходит на кладбище?

— Каждый день, утром и вечером. Летом сидит там до самого заката. Играет с сыном на площадке перед церковью. Так странно видеть молодую женщину, проводящую время с маленьким ребенком среди могил…

— А как к этому относятся остальные?

В кухню вошла Сарита, и Мануэль с Эрминией обернулись. Помощница несла тряпки и средства для уборки. Экономка сказала совсем другим тоном:

— Сарита, помой, пожалуйста, окно в кабинете дона Сантьяго.

— Вы же говорили разобрать холодильник, — возразила девушка.

— Этим займешься позже.

— Тогда придется трудиться до ночи!

— Значит, отложишь до завтра, — недовольно ответила Эрминия. — А сейчас ступай в кабинет.

Сарита вышла на лестницу и закрыла за собой дверь.

Экономка помолчала несколько секунд, глядя в сторону, а затем объяснила:

— Она хорошая девушка, но работает здесь недавно. Впрочем, Гриньян тоже новый для нас человек. Кстати, вчера мы не поверили в тот предлог, который он придумал, чтобы увести тебя отсюда.

— Мы говорили об Элисе, — напомнил Мануэль.

— Да. Все хорошо к ней относятся — разумеется, из-за малыша. Сантьяго и Катарина его обожают, своих-то детей у них пока нет. Поэтому они души не чают в Самуэле. А он — настоящий ангелок, да ты и сам видел. Такой славный, жизнерадостный, постоянно улыбается… Альваро тоже очень любил мальчика и мог разговаривать с ним часами напролет. Так забавно было наблюдать, как Самуэль серьезно что-то объясняет своему дяде, будто взрослый!

— А сеньора? — Писатель указал на потолок. — Я видел ее в офисе юриста; старуха не была слишком любезна ни с Элисой, ни с ее отпрыском.

— Ворона и есть. — Эрминия покачала головой. — Маркиза ни с кем не бывает любезной. Но как бы ее ни раздражал малыш — он сын Франа и ее внук, в его жилах течет кровь Муньис де Давила. Самуэль принадлежит к этому роду