и в данный момент является единственным наследником, поскольку у Сантьяго нет детей. И для всех, включая сеньору, этот факт перевешивает остальное.

Мануэль пошел по тропинке между деревьями. Небо наливалось свинцом, и отдельным лучам солнца все реже удавалось пробиться сквозь тучи. Потоки света, которые падали на землю накануне, сменились серыми тенями. В зеленом туннеле, образованном кронами, было темно. Плотная стена стволов защищала от сильного ветра, но температура быстро снижалась, и писатель продрог. Он думал о том, что скоро пойдет дождь и что все считают, будто он сильно страдает. По крайней мере, Эрминия с Гриньяном — точно. Мануэль и сам этого ожидал. Да, ему было грустно, но это состояние нельзя было назвать скорбью. Если б всего месяц назад он предположил, что может потерять Альваро, то совершенно точно не вынес бы боли утраты. Писатель точно знал, потому что уже проходил через это. Он помнил, как после смерти родителей сестра каждую ночь сидела у его постели, потому что Мануэль не мог перестать плакать. Осознание того, что теперь они сироты, нелюбимые никем, его ужасало. Когда рак унес в могилу сестру, он решил, что больше никому не отдаст свое сердце. А потом появился Альваро.

Ортигоса не был способен оплакивать его, потому что не мог смириться с его предательством, осознать, что же происходит, понять, кто и зачем совершил убийство. Дистанцировавшись от боли, писатель как будто наблюдал за происходящим со стороны. Но старая фотография словно заставила его вернуться в прошлое. Мануэля потряс такой знакомый взгляд Альваро — прямой, светящийся уверенностью в себе, смелый, — который покорил Ортигосу с первой секунды и который он так усиленно пытался забыть.

Писатель поднял руку и нащупал снимок сквозь ткань пиджака. Этот потрепанный прямоугольник словно вцепился в его одежду, а заодно и в его сердце.

* * *

Мануэль сначала услышал их, а уже потом увидел. Самуэль заливался смехом, пиная мяч в двери церкви, которые служили воротами. Элиса стояла перед ними, играя роль голкипера, но, к величайшему удовольствию сына, каждый раз промахивалась. Малыш праздновал очередную маленькую победу, хлопая в ладоши и бегая кругами.

Самуэль увидел писателя и подбежал к нему, но не бросился в объятия, как накануне, а схватил за руку и потянул в сторону храма, где их ждала улыбающаяся Элиса.

— Ты будешь вратарем! — кричал мальчик. — У мамы не получается ловить мяч, теперь ты попробуешь.

Удивленная Элиса пожала плечами и уступила свое место Мануэлю, забрав жакет, который лежал на верхней ступеньке лестницы. Писатель снял пиджак и положил его на освободившееся место.

— Ну, братец, держись! Я — лучший вратарь.

Самуэль уже бежал на середину площади, зажав под мышкой мяч. Они играли минут пятнадцать. Мальчик громко радовался, когда Ортигосе удавалось поймать мяч, но восторг был еще более бурным, если получалось забить гол. Элиса наблюдала за ними, улыбаясь и подбадривая сына. Наконец Самуэль начал уставать. К счастью, в этот момент на тропинке появились четыре котенка и полностью привлекли внимание малыша. Он принялся играть с четвероногими друзьями, а Мануэль подошел к его матери.

— Как хорошо, что вы приехали, — сказала Элиса. — Я, признаться, уже устала, а Самуэлю скучно играть все время только со мной.

— Я и сам рад, что я здесь. — Наблюдая за мальчиком, Манкэль улыбнулся, осознав, что все котята полностью черные.

— Как вы себя чувствуете? — В голосе молодой женщины звучал неподдельный интерес. Ее вопрос не был ни формальной любезностью, ни попыткой завязать разговор.

— Хорошо, — ответил Ортигоса.

Элиса смотрела на него, слегка склонив голову набок. Писателю была знакома эта поза: недоверие. Мать Самуэля ищет признаки того, что он лжет. Затем она перевела взгляд на могилы и медленно пошла по направлению к ним. Мануэль двинулся за ней.

— Все твердят, что время лечит… Но это не так.

Писатель ничего не ответил, ведь именно на это он и надеялся: что все закончится, обстоятельства смерти Альваро прояснятся и жизнь снова станет спокойной и упорядоченной. И потом, Элиса ведь говорит о собственном опыте…

— Мне очень жаль, — ответил Ортигоса, делая жест в сторону могил. — Гриньян упоминал о том, что произошло с Франом, а сегодня я узнал подробности от Эрминии.

— Значит, вас ввели в заблуждение, — резко ответила молодая женщина. Она немного помолчала и продолжила уже более мягким тоном: — Экономка — добрая душа, и я верю, что она искренне любила своего воспитанника, но ни она, ни юрист не понимают, что произошло на самом деле. Как и все остальные. Они уверены, что докопались до истины, но никто не знал Франа лучше меня. Отец с детства баловал его и ограждал от всего. Родные относились к младшему сыну маркиза как к ребенку и ожидали от него соответствующего поведения. И только я знала, какой Фран на самом деле. Это был не суицид. — Элиса посмотрела прямо в глаза Мануэлю, словно ожидая, что он начнет с ней спорить.

— Эрминия сказала, что никогда не видела, чтобы кто-то так убивался.

Молодая женщина вздохнула:

— И она права. Я тоже испугалась, увидев, в каком Фран состоянии. Он постоянно плакал, ни с кем не разговаривал, отказывался от еды. Нам с трудом удалось уговорить его выпить немного бульона. Но мой жених хорошо держался. Он просидел у постели покойного отца всю ночь, затем пошел в церковь на отпевание, а потом они с братьями отнесли гроб на кладбище. Фран пытался смириться с потерей. Когда засыпали яму, он уже не плакал, просто хотел побыть один. Мы ушли, а он сидел на кладбище, наблюдая за работой могильщиков, и не хотел уходить. Наконец Альваро убедил Франа зайти в церковь. В тот вечер, перед тем как идти спать, я зашла к жениху, прихватив кое-что из еды. Он сказал, чтобы я не беспокоилась. Что все наладится, просто со смертью отца он многое понял. Фран предложил мне подождать его дома. Он хотел побыть еще немного в церкви и поговорить с Лукасом, а потом обещал прийти и лечь спать.

— Со священником?

— Да, с тем, который отпевал Альваро. Он друг семьи и знаком с братьями с детства. Они все католики. Мне немного сложно это понять, я неверующая, но Фран уделял важное место религии, она стала его утешением в период реабилитации, а я была рада всему, что помогало и придавало ему сил. Хотя мне показалось странным, что он предпочел беседу со священником общению со мной.

Мануэль кивнул. Он прекрасно понимал, что чувствует Элиса.

— Лукас рассказал мне то же самое, что