— Здравствуйте, — кивнул Валидов, протягивая руку, —очень рад с вами познакомиться.

По-русски он говорил с еще большим акцентом, чемНизаметдинов. Но держался с не меньшим апломбом. Дронго поздоровался спресс-атташе, и они сели за столик.

— Вы весь вечер были в гостинице? — спросилДронго.

— Да, практически весь вечер. Один раз только спустилсявниз, чтобы забрать присланные мне материалы и газеты. А потом работал в своемномере.

— Я читал ваши статьи, — кивнул Дронго. —Перед тем как приехать сюда, я посмотрел ваши статьи. Довольно агрессивные поотношению к Москве. Вы считаете, что самолет либо сбили, либо просто украли?

— А иначе почему мы не можем найти его столькодней? — с вызовом сказал Валидов. — Конечно, его от нас прячут.

— Ваш коллега сказал, что вы видели, как один изкомандированных спускался несколько раз вниз.

— Да, видел. Один раз он спускался вниз, когда яподнимался. А второй раз я видел, как он спускался, когда я заходил к нашемуконсулу.

— Странно, — задумчиво сказал Дронго, — мнеон говорил, что спускался только один раз. Кого вы имеете в виду?

— Я его фамилии не знаю, но он, кажется, из Комитета погосударственному имуществу. — Понятно. И больше вы никого не видели?

— Нет, не видел.

— Один из свидетелей рассказал мне, что слышал, какгромко спорили консул и Низаметдинов. Вы ничего не слышали?

Валидов быстро взглянул на подполковника. Что-топромелькнуло в его лице.

— Нет, — сказал он, — я ничего не слышал.

— В своей последней статье в «Комсомольской правде» вызаявили, что ваша страна должна немедленно выйти из СНГ. А вам не кажется, чтотакое убийство может быть сознательно спланированной акцией, чтобы подтолкнутьваше государство к этому шагу?

— Нет, не кажется, — гордо поднял головуВалидов, — это вполне укладывается в мою концепцию. Сначала они укралисамолет, а теперь решили припугнуть нас. Мы просто обязаны выйти из-подзависимости Москвы.

— Почему вы так настроены против СНГ? — спросилДронго.

— А вам очень нравится этот общий барак? —огрызнулся Валидов. — Давно нужно освободиться от этой надуманнойорганизации.

— Но ведь СНГ — это не бывший Советский Союз, —настаивал Дронго. — Чем он вам так не нравится?

— А мне и Советский Союз совсем не нравился, —ответил Валидов. — Я десять лет работал в газете, и меня никуда невыдвигали. Если бы не наша независимость, я бы никогда не получил нормальногоназначения. Никуда не выдвигали. Говорили, что я не знаю русского языка, неумею грамотно писать. А я действительно раньше плохо говорил по-русски, ведьработал я в нашей национальной газете. Мне пришлось столько учиться, чтобыписать не хуже других.

Знаете, как было стыдно, когда я не мог даже с девушкаминормально пообщаться.

Никуда не выдвигали А теперь все, все кончилось. Мы теперьэтих русскоязычных вот как зажали, — показал свой кулак Валидов. —Нет, против русских, которые у нас живут, я ничего не имею. Пусть они говорятна своем языке и пусть живут у нас. Но наши национальные предатели — они ведь идетей учили по-русски говорить, и в институтах по-русски учились. Вот ктовсегда выступает против нашей независимости. Все русскоязычные — это «пятаяколонна» Москвы в нашей республике, — вдохновенно сообщил Валидов. —У нас даже до того дошло, что некоторые писатели начали писать по-русски. Вотдо чего мы докатились.

— А вам не кажется, Валидов, что вместо того, чтобы такнервничать, наоборот, нужно радоваться. Великий индийский поэт РабиндранатТагор писал на английском. Великий азербайджанский поэт Низами Гянджеви писална фарси.

Русские писатели Набоков и Бродский писали по-английски.Неужели это так плохо?

— Вы мне эти примеры не приводите. Все, кто пишет начужом языке, это люди, оторванные от культуры, от своих национальных истоков.Главное для писателя — это его язык.

— Поэтому Гомера помнят до сих пор, — усмехнулсяДронго, — а ведь древнегреческого уже не существует.

— Это единичный пример, — отмахнулся Валидов.

— Вот такие журналисты, как вы, Валидов, и сбиваютлюдей с толку. Разве важно, на каком языке кто пишет? Важнее, что пишет. Вывспомните, сколько было известных писателей в республиках Советского Союза,которые писали по-русски.

Казах Олжас Сулейменов, киргиз Чингиз Айтматов, абхазецФазиль Искандер, азербайджанцы братья Ибрагимбековы. Многих из них знали нетолько в нашей бывшей стране. А русский поэт Бродский, еврей по национальностикоторый писал на английском, он тоже был оторван от своей культуры?

— Евреи вообще люди космополитичные, — с апломбомзаявил Валидов.

— Не хочу больше спорить на эту тему, — поморщилсяДронго, — иначе мы далеко зайдем. Хотя дальше некуда, вы ведь даже местныевласти обвиняете в том, что они скрывают самолет, выполняя волю Москвы.

— Конечно, скрывают, — раздраженно заявилВалидов, — или помогают тем, кто скрывает тайну исчезновения нашегосамолета.

— Знаете, чему я удивляюсь? — вдруг сказалДронго. — Тому, что убили только вашего консула. Представляю, как вы всемздесь действовали на нервы. В этом маленьком краю, в Дагестане, живут люди,которые говорят на двадцати с лишним языках. И живут дружно. А потомпоявляетесь вы и начинаете доказывать, что они сознательно утопили ваш самолет,проводя имперскую политику Москвы.

Представляете, как обидно это слышать живущим здесь людям?

— Вы меня не обвиняйте, — рассердилсяВалидов. — Вы ведь приехали искать убийцу, так и ищите его. А меня необвиняйте. Я сам знаю, как мне вести себя.

— Последний вопрос. Номер напротив вас монтируют. Тудавчера никто не заходил?

— Конечно, заходили. Вчера мастера были, трое мастеров,как обычно, — удивился вопросу Дронго Валидов.

— Вчера они работали? — не поверил услышанномуДронго.

— Ну да, как обычно, — подтвердил Валидов.

— Спасибо. До свидания.

Дронго вышел из комнаты. Был уже второй час ночи. Он еще разподнялся наверх и снова постучался к Колышеву. Тот почти сразу открыл дверь.

— Я чувствовал, что вы подниметесь ко мне ещераз, — признался он.

— Почему?

— Не знаю. Но мне казалось, что вы не успокоитесь и всюночь будете продолжать свое расследование.

— Вы сказали мне, что спускались вниз только один раз.

— Верно.

— Но соседи видели, что вы спускались два раза. Вполневозможно, что второй раз вы спустились для того, чтобы передать кому-то наулице пистолет, из которого вы могли застрелить консула.