Год, кажется, 2003, месяц, кажется, май, но это не так и важно. Я учусь в одном из последних классов, скоро очередные экзамены, а сегодня утро субботы. По субботам в восемь утра у меня факультатив по русскому языку, поэтому я просыпаюсь тогда, когда все еще спят. Я иду по коридору в кухню и, проходя мимо спальни родителей, слышу, как они спят. Я сажусь на пол в коридоре просто послушать их дыхание, и меня накрывает счастье. Потому что вокруг тишина, где-то за окном пробуждающийся весенне-летний день, а здесь, рядом, в двух шагах, живые, здоровые, любимые и любящие родители. У меня есть дом, у меня есть семья, и от этого так хо-ро-шо.

2001 год. У нас тяжело болеет любимая собака. Ее почки не выводят мочу, а от этого зависит ее жизнь. Ночь. Мы с братом возимся вокруг нее – уколы, что-то еще, уже много часов безуспешно. И тут брат поднимает эту тушу на руки, и… Он весь мокрый, все воняет, но мы смеемся и плачем от счастья. Вот такое бывает счастье…

Осень 2012 года. Следующий день после моего дня рождения. Город Ронда (Испания), парящий над ущельем. Я грущу. Чувствую, как меня гладит кто-то по голове. Поднимаю глаза: старик, рядом собака. Ни слова по-английски, я – ни слова по-испански. Я плачу. От невероятной трогательности момента и от понимания, что я не одна. Он вытирает мои слезы льняным платком, высмаркивает меня, как ребенка, берет меня за руку, ведет туда, где кончается земля и начинается небо. Справа, у стены растут травы. Старик срывает каждую, подносит к моему лицу и предлагает понюхать. Через час у меня в руках целый гербарий, который пахнет абсолютно сумасшедше. Собака играет со мной, хозяин ведет меня за руку к выходу из парка, целует меня и говорит что-то, ласково гладит по волосам и уходит. Я счастлива.

Лето середины-конца восьмидесятых. Я со своей подругой в деревне под Москвой у ее отца. Жарко невыносимо. Мы валяемся на траве и молчим. Я жую травинку. И вдруг, посреди этого жаркого и желтого, на меня накатывает ощущение, что все правильно, все уже хорошо. Ничего больше не надо. Я понимаю очень отчетливо, что я – часть этого мира и одновременно этот мир часть меня. А ничего и не произошло. Я просто лежу. И не двигаюсь. В этом ощущении не было ни единой осознанной мысли. И я очень боюсь его спугнуть.

1993 год. Мне лет семь, я лежу на крошечном раскладном кресле посредине маленькой однокомнатной квартиры. Болею, жар, мне снятся всякие кошмары. Просыпаюсь от крика, а надо мной мама и папа сидят. Гладят, успокаивают, нежно улыбаются. Они еще вместе, не разведены, и я чувствую их защиту и любовь. Все хорошо, и я засыпаю.

Май 2013 года. Я стою с мужчиной моей мечты на мосту, и мы болтаем обо всем на свете и дурачимся. Мы пьем апельсиновый сок из бокалов и кушаем один на двоих подтаявший «Сникерс», потому что не успели купить еду. Мы танцуем без музыки, потому что музыка в нас самих, а потом начинаем придумывать книгу, которая будет называться «The book about nothing», и в ней будут собраны наши самые яркие моменты жизни. Я без остановки смеюсь, а он смотрит на меня, так пронзительно, так ярко, что мурашки бегают как сумасшедшие, и я понимаю – именно сейчас я счастлива как никогда. Мы садимся в машину, ветер гуляет по салону автомобиля, я высовываюсь в окно и горланю песню, даже не зная толком слов, он втаскивает меня обратно, боясь, что я выпаду из окна. Мы мчимся по абсолютно пустой дороге, он смотрит на меня и говорит: «Я никогда, слышишь, никогда тебя не забуду». И в моих волосах до сих пор его запах. Счастье.

Лето, жарко, мне семь лет, я гуляю по городу с папой. Он такой большой, красивый в военной форме с блестящими погонами. Я любуюсь им, он такой надежный и добрый, задираю нос вверх, когда мимо проходят люди в форме – сейчас они будут отдавать моему папе честь – я горжусь им! И вдруг ему приходит в голову идея: «А давай ты залезешь вон на тот парапет – метра три в высоту, может, четыре, и прыгнешь мне в руки, я тебя поймаю, не боись». Я стою на многометровом парапете, внизу папка с широко раскрытыми объятиями, его голубые глаза смеются. «Давай, доча!» – кричит он мне, я стою на дрожащих ногах, страшно, жуть, но так хочется, папка, он поймает, он может – и я лечу… Вот они, руки, ловящие меня под мышки, колючие погоны, мой дорогой папа, нежно целующий мою голову! Я счастлива, отдышаться трудно, ноги продолжают вибрировать. «Ты смогла, ты моя умничка!» – эти слова звучат наградой за доверие. Сердце выскакивает, хочется плакать от счастья. Папка, я люблю тебя!

2003 год, штат Флорида, яркое голубое небо, плаваю, точнее, парю в водах Мексиканского залива, такое ощущение, словно растворяюсь в этой воде. И тут нахлынуло такое ощущение единения с миром, и от этого такое бесстрашие, и я тогда очень четко вдруг поняла, что ждет меня впереди… Так оно в итоге и получилось, сбылось все, до деталей, что тогда предощутила. А тогда на меня нахлынуло: «Господи, какая же я счастливая! Только не назначай за это счастье непомерную плату, только не покарай…»

Доминикана, воскресный рынок, много народу, и мы идем с двумя моими недавно обретенными сестрами за руки. Им по шесть лет, мне двадцать два. Они такие хорошенькие, просто куколки, а я самая настоящая старшая сестра. И вдруг одна из них останавливается и, пока другая прилипла к прилавку, спрашивает меня: «Аня, а почему у разных людей разный Бог?» А у меня подступает комок к горлу, я силюсь что-то ей объяснить, в конце концов на десятое «почему» честно отвечаю, что я не знаю. А саму просто распирает изнутри совершенно новое для меня чувство сестры. Вокруг туда-сюда снуют люди, а я стараюсь незаметно вытереть слезы со щек и не понимаю даже, о чем они. Я обнимаю сестру и вместе с ней весь этот красочный шумный рынок, все побережье, океан и весь мир. Я счастлива!

Мне пять или шесть лет, Алма-Ата, я у бабушки с дедушкой, я не хочу в детский сад, куда меня определили на месяц, но на меня натягивают красные колготки и ведут. Много деревянного, и пахнет едой. Я устраиваю скандал. Бабушка резко берет за руку, обидно, но идем домой, звонит на работу, говорит, что не придет. Достает из холодильника мое любимое – замороженные ананасы кусочками, сидим друг напротив друга, улыбается мне, говорит: «Засранка».