Мы не виделись целый год. Кажется, что за этот год была прожита отдельная жизнь. И сейчас я испытываю чувство победы над непреодолимым испытанием.

…Я сажусь в самолет, не в силах успокоить волнение. Не могу поверить, что всего через час наступит момент, каждая минута ожидания которого была сравнима с мучительной вечностью. Слышу стук своего сердца.

…Приземляемся в одиннадцать вечера. За окном темно, и видно огни маленького южного города. Выхожу из самолета в сонный немноголюдный аэропорт. Чувствую, как с каждым шагом усиливается волнение. Вот и зал ожидания. Ищу его среди встречающих. Вот группа молодых людей с шариками, какая-то пожилая пара… Он стоит немного в стороне и тоже ищет меня взглядом… Как же он повзрослел… Я подхожу, и пару секунд мы стоим в шаге друг от друга, не в силах сказать ни слова. Две долгие секунды, а потом волна эмоций, объятия и слезы. Счастье от встречи после долгого расставания не передать никакими словами.

Апрель 2007 года. «I walked across an empty land…» – «Клевые они, эти ребята из группы Keane. Только вокалист какой-то странный». – «Ага. Похож на хомячка». – Мы смеемся, потом ты серьезнеешь, смотришь на меня очень пристально и говоришь: «Слушай, ну где ты все это время была? Мы ведь росли вместе, в одной стране, может, даже одними улицами ходили, отчего так?» – «Случилось то, что должно было случиться. Мы все равно встретились. Рано или поздно». Мы идем по таллинским улочкам, держимся за руки, вдруг ты тащишь меня к цветочному ларьку, а я стою и гадаю, какие же цветы ты выберешь… Бинго! Ты подходишь ко мне с желтыми тюльпанами. Я свечусь счастьем, мы идем по улицам старого города, заходим в какие-то кабаки, пьем порто и придумываем нашу старость… «Когда нам исполнится по восемьдесят, нам не о чем будет больше говорить, я буду немой хозяйкой винного кабака, а ты тайком от меня будешь лазить в погребок таскать вино…» – «Я к тому времени буду уже глухой и толстый…» – «А я буду бегать к соседу, пока ты будешь в погребе…» – Мы смеемся, целуемся на виду у всех, а в голове нарезает свои круги «Somewhere only we know». Через пару часов тебе на поезд, мне на автобус. Желтые тюльпаны я «забуду» в бутылке с водой в отеле. Потом, в автобусе, буду ехать, нет – буду лететь и млеть от счастья. Мне от тебя тогда ничего не нужно, кроме того, что ты мне давал. Не было даже надежды на будущее. На совместное будущее. Неделю спустя я куплю себе джинсы, на которых на заднице вышиты огромные крылья. Я пойду в магазин по улице, а в наушниках у меня будет: «When, when you’ll forget your name…»

Детство. Деревня. Зима, метель, порванные провода соединяют недели две. Отопление печное, вся семья: мама, папа, брат и я – в одной комнате рядом с печкой. В печке горит огонь, на столе керосиновая лампа (даже треск и запах помню). Читаем «Руслана и Людмилу».

Мне пять лет. Я жду отца. Уже десять месяцев он в экспедиции в Атлантике. Он работает в какой-то непонятной, но важной Службе космических исследований АН СССР. Мы с мамой и братом каждый вечер садимся писать ему письма. Вернее, они пишут письма, а я их рисую. В ответ тоже приходят письма, сразу несколько или иногда короткие телеграммы.

Сегодня майский солнечный день. Я в саду. Детском саду. Только закончился «тихий час». На детскую площадку заходит папа. Весь в белом. От него исходит яркий свет. Загоревший, с бородой, счастливый. Ждет. Я не сразу узнаю его. Никто не узнает. Это секунды, когда ты не веришь своим глазам.

Я бегу к нему. Он сажает меня на плечи. Я не просто счастлива, сердце колотится так, как не будет колотиться никогда после: ни от первого поцелуя, ни от рождения детей… Я еще не знаю, почему так… Для меня он находится в ряду с Гагариным, Че, Хемингуэем. Он рассказывает о них. Я еще не знаю, кто это, наверное, это его друзья. Он для меня потом станет таким же близким и далеким одновременно, как они.

Уже не помню, какой год. Я живу с бабушкой на Сахалине, родители с нами не живут, так вышло. Мне лет десять или одиннадцать, июль, в почтовом ящике я нахожу извещение о посылке. Я в три секунды дома: «Бабушка, бабушка, скорее, пойдем на почту, посылка пришла. От папы!» Всю дорогу я гадаю, что это может быть – четыре килограмма, объявленная ценность – сто рублей. С почты мы несем тяжелую коробку; едва переступив порог, я бросаюсь ее открывать. В посылке – ролики! Белые с розовым, красивые, я о таких всю жизнь мечтала. Бегу к подружке, и мы вместе идем на площадь кататься. Я думаю: «Вот, у меня самый настоящий, самый лучший в мире папа». Счастье!

20 июля 2010 года. Лето. Рис, красные бобы, сельдь, красный перец, свежие овощи, соль, соленые креветки… Перечень даров наложнице. Свиток – в витрине, витрина – в музее, музей в Петербурге. В Эрмитаже – выставка «Ветер в соснах. 5000 лет корейского искусства», шедевры из коллекции Национального музея Кореи. В полумраке – прекрасноликий и прекраснотелый Бодхисаттва с позолоченными птичками на голове, «конец Коре – начало Чосон» – на этикетке, сосуд-луна, улыбающиеся хищными зубками шерстистые-ершистые тигры и тигрята. Над одним таким – пожалуй, самым невероятным – иероглифы: «Кто смеет выступить против яростного тигра, который скрежещет зубами? Времена несчастий заставляют появляться старого, желтого господина Восточных морей. В современных хвастунах и развращенных людях кто ныне признает подобных тигров?..» Пожилая кореянка, туристка, кланяется железному Будде и гладит его железные руки. Пожилая смотрительница истошно вопит на весь Николаевский зал: «Not touch!..» Затем возвращается на свой стульчик и по-корсикански страстно обмахивается веером.

Мое настроенческое счастье.

Зима 2007 года. Приехав незадолго до Рождества в заснеженную Швецию и накупив кружевных ангелочков и блестящих звездочек, стою у вышитого покрывала – экспоната Nordiska Museet. Двести лет назад неизвестная мастерица изобразила на шелковом полотне раскидистое дерево с золотыми листочками. Под ним – безмятежно спящую, кукольного вида пастушку в розовом платьице и чепце. В ее пухлой ручке – конверт с круглой сургучной печатью и цветущая веточка. Рядом пасутся премилые козлики и овечки, а на дереве в задумчивости сидят две щелкоперые птицы. Мечтательная пастушка дремлет, круглые глаза птиц неподвижны… За окнами музейных залов падал снег, а вышивка, казалось, благоухала цветочными ароматами…

Лето в Южном Казахстане очень жаркое, даже утром иногда тяжело вставать от того, что солнце в семь утра уже печет вовсю. Мне двенадцать лет, и я у бабушки в Кызылорде. Я пытаюсь бегать по утрам, но это тяжело: жарко. Утром в воскресенье я снаряжаюсь и бегу. Добегаю до площади и вижу девушку с открытой ножевой раной в животе. Много крови. Рядом с ней в невнятно-пьяном состоянии стоят две подруги. Они так пьяны, что не понимают ни по-русски, ни по-казахски и не в состоянии сказать, едет ли «скорая», вызвана ли милиция. За углом стоит милиционер и курит. На мои вопросы отвечает кратко: «А те че ваще надо?» – Потом я ему явно надоедаю, и он говорит: «Ну че, и «скорая» будет, и все че надо будет, а тебе ваще че?» Я опешила и побежала домой, позвонила в «скорую» и узнала, что машину никто не вызывал. Прилив счастья.