— Я не ниже богов! — воскликнула колдунья, гордо выпрямившись, едва рука амазонки разжалась на её горле и острый, как бритва, нож исчез в ножнах на ремне боевой сандалии. — Я научилась древним магическим заклинаниям, знаю тайный язык и тайные знаки, которые даруют власть над смертными. Великие подземные демоны и духи воздуха служат мне и исполняют мою волю!

— Это ты служишь им и исполняешь их волю! — проговорил Ахилл, слушавший волшебницу с отвращением. — Коварные и злобные духи умеют пробудить в нас, слабых и глупых, тщеславие и внушить, что мы могущественны. Они любят, когда мы любуемся собой и в этом самолюбовании забываем о добре и справедливости. Наверное, им ничего не стоит и убедить человека, будто они ему повинуются и выполняют его волю, хотя творя зло, он сам выполняет их волю. Они помогают нам тешить свои страстишки, и мы за это по их воле населяем мир смертью и страхом. Ведь демоны сами ничего не могут — чтобы зло обрело плоть, им нужны мы! И мы охотно творим мерзости, лишь бы только думать, будто мы лучше других и больше можем. Дураков они из нас делают, а мы этому радуемся!

— Кто научил тебя так думать? — быстро поворачиваясь к нему, спросила Цирцея. — Откуда ты всё это взял?

— Сам понял, — пожал плечами герой. — Правда, меня воспитал великий мудрец, который многое рассказал мне о Боге и о демонах, но потом вся моя жизнь стала для меня хорошим уроком. А ты живёшь, видимо, много дольше меня, но ничего не понимаешь. Людей я убил не меньше, чем ты, колдунья — это, увы, очевидно. И многие из этих смертей не к моей чести. Но я ни разу в жизни не убивал для своего удовольствия!

Волшебница рассмеялась.

— Меня радует власть. Радует, когда в моей власти оказываются сильные мужчины и я могу делать с ними всё, что захочу! Обычно мужчины владеют женщинами, а я сама владею ими!

— И что, они от тебя рожают? — спросила Пентесилея так спокойно и небрежно, что все трое мужчин подавились от смеха, хотя до того были совершенно серьёзны.

Глаза колдуньи налились злобой, из бледно-серых они вдруг стали по-кошачьи жёлтыми, и в красивом лице явилось внезапно нечто жуткое, совершенно нечеловеческое.

— Вы все можете сильно пожалеть! — прошипела красавица. — Я... Я не привыкла, чтобы меня судили!

— А я не привык, чтобы мне угрожали, — спокойно сказал Гектор. — Думаю, мы всё же покинем остров без твоего разрешения, Цирцея, потому как едва ли с тобой договоримся. Другое дело, что мне страшно не хотелось бы убивать женщину.

— Зато мне страшно хочется её убить! — вмешался Одиссей. — На моих глазах погибали мои спутники. Так что, если позволите...

Троянцы невольно взглянули на итакийского базилевса. И в это мгновение ловкие пальцы волшебницы раскрыли оправу крупного перстня на её левой руке и небольшая зеленоватая горошина, выкатившись из этой оправы, упала в стоявшую на столе чашу с водой. Раздалось пронзительное шипение, а из чаши тотчас повалил густой сизый дым, точно вода вдруг загорелась.

— Осторожнее! — крикнул Одиссей, шарахаясь в сторону, как от змеи. — Это может быть яд!

Трос путешественников отпрянули, и колдунья, стремительно проскочив между ними, как с трела, понеслась к выходу из зала.

— Ах ты, тварь!

Пентесилея, сорвавшись с места, первой бросилась в погоню, на ходу вновь обнажив нож.

— На выходе надо задержать дыхание! — предупредил Одиссей, бросаясь следом. — Там ещё курится дурман!

Однако Цирцея не выскочила, как они думали, из пещеры. Отбросив какой-то полог, казавшийся просто драпировкой стены, она устремилась в открывшийся за ним боковой проход.

— Факелы! — закричал Гектор.

Ахилл и Одиссей одновременно сорвали пылающие факелы со стены центрального коридора. В то же время Пентесилея первой проскочила в проход следом за колдуньей. Она понимала опасность и выждала несколько мгновений, пока свет факелов догнал её, чтобы видеть дорогу и заметить любую возможную ловушку. Пол бокового коридора был ровно выложен каменными плитами, стены и своды тоже каменные. Возможно, проход был естественным ответвлением горной пещеры, возможно, когда-то пробит руками людей. Так или иначе, он, сворачивая, шёл вглубь горы и постепенно всё круче уходил вверх.

— Если ведьма убежит из пещеры, нам её не поймать! — задыхаясь от стремительного бега, крикнул Одиссей. — Пещер и расщелин там, наверху, сколько угодно, и она их все знает! А тогда нам действительно нелегко будет отсюда выбраться: у этой твари в запасе сколько угодно гнусных ловушек!

Все понимали, что итакиец прав. Однако колдунья выиграла не менее двух сотен шагов, и догнать её было нелегко, она неслась, как безумная, высоко подобрав подол своего воздушного платья, уверенно прыгая по каменным плитам. Если бы Пентесилее, когда она изображала ревность, не пришлось бросить добытый на тропе лук, она живо положила бы конец этому бегству, но лука не было — амазонка не успела подобрать его. Правда, расстояние между беглянкой и преследователями всё равно быстро сокращалось, и они надеялись вот-вот настичь её.

Проход ещё круче пошёл вверх, стал расширяться, и в конце его замерцал дневной свет — коридор выходил на поверхность, вероятно, где-то на горном плато.

— Быстрее! — вновь закричал Одиссей.

И тут произошло то, чего нельзя было ни ожидать, ни предвидеть. Пентесилею отделял от колдуньи всего десяток шагов. Но внезапно, ступив на одну из плит, по которой Цирцея только что промчалась, амазонка ощутила, как камень уходит вниз... Если бы колдунья на бегу перескочила через эту плиту, Пентесилея сделала бы то же самое. Но Цирцея на неё наступила! То ли ловушка была рассчитана именно на второй толчок, то ли касаться плиты можно было лишь в одном каком-то месте, так или иначе, плита встала на ребро и затем перевернулась, заняв прежнее место, с такой стремительностью, что никто не успел бы сделать спасительного шага ни вперёд, ни назад... Быстрота реакции на этот раз не выручила царицу амазонок. На глазах своего мужа, бежавшего в двух шагах за нею, на глазах Гектора и Одиссея Пентесилея, не вскрикнув, провалилась в разверзшуюся под ней черноту и исчезла. Миг — и плита вновь была вровень с другими, гладкая и незыблемая.

— Пентесилея! — не закричал, а взвыл Ахилл, кидаясь на колени, отбрасывая факел и пытаясь просунуть пальцы в щели между плитами. — Нет, не может быть! Пентесилея!!!

Щели были слишком узкими, и хотя Гектор, подскочив к брату, тут же попытался всунуть в одну из щелей меч, обоим стало ясно, что плиту не повернуть: даже сумей они поддеть её мечом, лезвие просто сломалось бы — плита слишком тяжела...

— Бросьте! — завопил, подбегая, Одиссей. — Может, Пентесилея и жива, но спасти её можно, только если мы поймаем ведьму! Может быть, эту штуку возможно снова повернуть.

Гектор, не говоря ни слова, перепрыгнул ловушку и вновь кинулся следом за колдуньей, удиравшей теперь с торжествующим визгом и хохотом.

Ещё несколько скачков — и Цирцея выбежала в новую просторную пещеру, ярко освещённую, потому что она выходила широким отверстием на поверхность, и за этим отверстием сверкало солнечное небо. Посреди пещеры, будто провалившись сквозь её свод, возвышался огромный каменный валун, похожий на уснувшего быка.