матрацем. Я раньше тут рядом жила, снимала домик, пока этот не выкупила. Не все вещи перенесла.

И выскочила. Я взял сигареты, положил в карман нож и вышел за пристроечку. Ну, вот подумайте – проститутка с шоссе ведёт вас через тёмную посадку в какой-то дом, где никто никого искать не будет. Стремно? Есть чуток. Потом она убегает, а вернётся сама или с компанией – хрен знает. Нож в кармане, стою за углом.

Нет, вернулась сама. Волокёт огромный матрац вскатку, пытается с ним на плече закрыть калитку. Я из укрытия вышел, включил фонарик.

– Фу, блять, испугал, придурок!..

– Да я поссать ходил.

– А… ну идём укладываться.

– ты есть будешь? У меня печка портативная, сковородочка, разогреть могу.

– Не хочу я жрать уже. Перехотела. Тошно чего-то, и голова гудит.

И кашляет, кашляет.

Попробовал лоб – горящий и сухой. В доме света нет, при фонарике её лицо кажется зелёноватым.

– Диван у меня один, сам видишь. Раздевайся. Приставать начнёшь – локтём стукну.

– Ксюшенька, дурочка, ну каким локтём? Тебя же от ветра качает.

Ночь у Ксюши…

Я раздеваться не стал, на всякий случай. Нож под диван тайком положил. Она разделась, запрыгнула по одеяло, тихо дрожит.

– Сил нет трахаться. Ты думаешь, это легко? Не, ноги раскидывать не трудно, только если не много. У меня за одну ночь однажды семнадцать было. А минет делать, головой махать… Я знаешь, какой минет делаю? Мужики выпрыгивают просто…

– Холодно-то?

– Холодно.

– Обнять можно?

– Обними. Нет, телефон, сразу подай, я тебе песню поставлю. Про меня. Группу «Воровайки» знаешь, нет?.. Вот слушай.

«Не воровка… не шалава… слова такого она раньше не знала…». Ксюша накрылась одеялом с головой, шуршит в темноте обёртками от конфеток.

– Ты чего, с конфетой во рту засыпаешь? Зубам хана будет.

– Детдомовская привычка, – хихикает совсем по-детски, – «Рачки» люблю. А ты не любишь? Нас в детдоме заставляли спать под одеялом с головой. Кто высовывался, того линейкой. Слушай, ты только завтра с моими последними рублями не уходи, у меня 500, сегодня заработала. Последние 500 заберёшь – найду… Друзьям скажу. И я того, кашлять во сне буду сильно, извини.

Так и заснули.

Утро у Ксюши…

Проснулся рано. Она спала, прижав к себе мою руку вместо мишки. У меня весь бок затёк, шея затекла, пришлось терпеть. Глаза открыла не раньше полудня, когда ей продавщица с кафе позвонила. Интересовалась – жива, нет.

Я умылся – кран от поливочной трубы в углу огорода, как только морозы начинаются, его перекрывают. Заварил ей чаю на моей печке. Растёр спину спиртом – ей дальнобойщик подарил целую бутылку, осталось не больше трети. Она завернулась в одеяло.

– Ты извини, что не провожу, – прогудела простуженным голосом, нос заложен напрочь.

– Ты на звук машин иди. Тут идти – ни о чём, ваще.

Я вышел в прихожую, проверил вещи, заглянул в кошелёк, пересчитал. Положил ей на тумбочке денег. Не много и не мало, как за гостиницу.

И ушёл».

Мой комментарий: пытаюсь не выпендриваться…

Если бы мог советовать Господу Богу, сказал бы, что Ксюша достойна рая, в отличие от многих примерных мужчин и женщин нашей планеты.

Если бы был кинорежиссёром, снял бы фильм о Ксюше.

Вряд ли из меня получится кинорежиссёр. И поздно, и по молодости, не тот был темперамент. Остаётся посоветовать тому, кто имеет основания считать себя кинорежиссёром, снять фильм о Ксюше.

Еще один вариант Кабирии Феллини[277]. Всё та же тема. Не жалость, даже не сострадание. Божественное присутствие в мире. Отдавая всё, ничего не брать взамен. Мария Магдалина, из которой и изгонять духов не надо[278]. Она сама способна изгонять духов, хотя сама об этом и не подозревает.

Мужчина, который написал о Ксюше, был предельно честен. Настолько, насколько честным может быть человек, который пишет о себе и о другом человеке. Не побоялся признаться в своей слабости, неверии, страхе, что его обманут.

Но нутром, каким-то сотым чувством, мужчина почувствовал, Ксюша эта, своей ненормативной лексикой, тёмной комнаткой без света и тепла, матрацем, который с трудом смогла приволочь, которая как-то выдержала семнадцать мужиков за день, или за ночь, которая устала трахаться, сколько может выдержать обычное женское тело, эта Ксюша, обыкновенная, необыкновенная, разбудила в нём нечто сокровенно человеческое, и ему, пусть чуть-чуть, передался этот божественный отсвет.

Передался дальше мне, насколько могу, пытаюсь передать дальше эту эстафету.

…название

Остаётся сказать, выбрал в качестве заголовка «Ксюша… сама как бриллиант». А хотелось добавить, печальным рефреном, как напоминание, божественное, не божественное, Ксюша из плоти, она живая, ей больно, как и нам…

…и кашляет, кашляет.

Опус пятый. Генрик Ибсен, «Гедда Габлер»: «так и следует за мной по пятам смешное и пошлое, как проклятье какое-то!»

…что запечатлелось в памяти, после первого прочтения «Гедды Габлер»

В первый раз прочёл пьесу Генрика Ибсена «Гедда Габлер» приблизительно 30–40 лет тому назад.

Запечатлелось в памяти: женщина, вокруг близкие, родные, знакомые, говорят обычные слова, совершают обычные поступки, но после этих слов, после этих поступков, женщине только и остаётся, что пойти и застрелиться.

Как часто со мной случается, в моей памяти многое оставалось подспудным, только предчувствие, предмыслие, многому ещё предстояло прорасти, нужен был толчок извне, чтобы «процесс пошёл», как говорил известный советский политик[279]. И он «пошёл», как только вновь начал перечитывать «Гедду Габлер», и то, что пишут о ней другие.

Тогда и натолкнулся на слова российского режиссёра Камы Гинкаса[280], который не раз ставил «Гедду Габлер»:

«если кто-то не воспринимает маленькую фальшь, то она, Гедда Габлер не воспринимает ультразвуки фальши не только этих людей, но и самой жизни, как она предустановлена, она не хочет её принимать и она не примет её никогда… не уступит ни себе, ни природе, ни Богу ни шага».

Меня как осенило. Как и во многих других случаях, как в случае с «Фиестой»[281], предчувствие, предмыслие, остаётся в памяти уже после первого чтения, но не хватает смелости, или ясности ума, чтобы высказать то, что почувствовал, помыслил. Нужно время, чтобы зёрна проросли, плюс толчок извне, только тогда начинает разматываться «моя» цепочка мыслей.

Насколько «моя», для меня особого значения не имеет. Главное, что это происходит со мной.

Можно подумать, что слова Камы Гинкаса, скорее итоговые, к ним следовало подойти постепенно. Во многом так и есть, но, если в современной пьесе (спектакле, фильме) действие может разворачиваться от итога, как ретро взгляд, то