– Ну и что было нужно Жизели? – спрашивает Родни.

– Ну, – отвечаю я, – это секрет между друзьями.

Я делаю паузу и обвожу взглядом заполненный людьми ресторан, чтобы убедиться, что никто не обращает на нас внимания. Никто даже не глядит в мою сторону.

– Ну, если секрет, то из тебя его и под дулом пистолета не вытянешь.

На его губах появляется игривая улыбка, и я начинаю думать, что он со мной флиртует. От этой мысли сердце у меня пускается выстукивать двойную синкопу.

– Забавно, что ты это говоришь, – отзываюсь я.

Прежде чем я успеваю придумать, что еще ему сказать, Родни меняет тему:

– Нам надо поговорить о Хуане Мануэле.

Я чувствую внезапный укол совести.

– А, ну конечно.

Я так сосредоточилась на Родни и на наших расцветающих отношениях, что почти забыла про Хуана Мануэля. Родни определенно намного более хороший человек, чем я, всегда думает о других, а себя ставит на последнее место. Пусть это послужит мне напоминанием, как многому он должен меня научить, сколько всего я еще должна усвоить.

– Чем я могу помочь? – спрашиваю я.

– Я слышал, полицейские ушли и номер Блэков стоит пустой. Это правда?

– Я могу это подтвердить, – сообщаю я. – Более того, его планируют некоторое время никому не сдавать. Я как раз иду делать там уборку.

– Отлично, – говорит Родни и, поставив на место отполированный бокал, берет второй. – Думаю, сейчас для Хуана Мануэля более безопасного места, чем номер Блэков, и быть не может. Легавые ушли, номер в ближайшее время сдаваться не будет, хотя и не по причине отсутствия к нему интереса у гостей. Ты видела, что тут у нас сегодня творится? Все насмотревшиеся детективов старые девы в городе ошиваются в лобби в надежде хоть одним глазком взглянуть на Жизель или я уж даже не знаю на что. Жалкое зрелище, если честно.

– Даю тебе слово: ни один любопытствующий субъект не проникнет в этот номер, – говорю я. – Мне надо делать дело, и я намерена этим заняться. Как только номер будет приведен в порядок, я дам тебе знать, что Хуан Мануэль может в него прийти.

– Замечательно, – говорит Родни. – Могу я попросить тебя еще кое о чем? Хуан отдал мне на хранение сумку со своими вещами. Можешь отнести ее в номер? Убери под кровать или еще куда-нибудь. Я ему передам, что она будет там.

– Разумеется, – говорю я. – Ради тебя я готова на все. И ради Хуана Мануэля тоже.

Родни вытаскивает из-за пивного бочонка уже знакомую мне темно-синюю спортивную сумку и передает ее мне.

– Спасибо, Молли, – говорит он. – Господи, если бы все женщины были такими же потрясающими. С большинством из них иметь дело куда сложнее, чем с тобой.

Мое сердце, и без того уже бьющееся с удвоенной частотой, преисполняется ликования и воспаряет ввысь.

– Родни, – говорю я, – я тут подумала. Может быть, нам с тобой как-нибудь сходить куда-нибудь поесть мороженого? Если, конечно, ты не любишь пазлы. Ты любишь пазлы?

– Пазлы?

– Да, складывать пазлы.

– Э-э… если необходимо сделать выбор между этими двумя вариантами, то я предпочел бы мороженое. В ближайшие дни я немного занят, но да, как-нибудь можно выбраться. Конечно.

Я беру сумку Хуана Мануэля, перекидываю лямку через плечо и разворачиваюсь, чтобы уходить.

– Молли! – слышу я за спиной. Я оборачиваюсь. – Ты забыла газеты.

Он плюхает большую стопку газет на барную стойку, и я сгребаю ее в охапку.

– Спасибо, Родни. Ты невероятно добр.

– О, я знаю, – говорит он, подмигивая, потом поворачивается ко мне спиной, чтобы переговорить с официанткой насчет заказа.

После этого умопомрачительно восхитительного диалога я поднимаюсь наверх. Я практически парю на крыльях, но едва стоит мне очутиться перед дверью бывшего номера Блэков, как гравитация воспоминаний пригвождает меня обратно к земле. Прошло два дня с тех пор, как я в последний раз была в этом номере. Дверь кажется больше, чем прежде, внушительнее. Я делаю вдох и выдох, собираясь с духом, чтобы войти. Затем я использую свою карточку-ключ и вхожу внутрь, волоча за собой тележку. Дверь, щелкнув, закрывается.

Первое, что я замечаю, – это запах, вернее, отсутствие запаха – привычной смеси духов Жизели с бритвенным лосьоном мистера Блэка. Обводя взглядом номер, я вижу, что все ящики каждого без исключения предмета мебели выдвинуты. Диванные подушки валяются на полу, молнии чехлов расстегнуты. Столик в гостиной засыпали порошком для дактилоскопии, да так и оставили, прямо с отпечатками пальцев во всей красе. Столешница выглядит как картина пальчиковыми красками, которыми меня заставляли рисовать в детском саду, несмотря на то что я терпеть не могла пачкать пальцы красками. На полу перед входом в спальню лежит забытый моток ядовито-желтой полицейской ленты.

Я делаю еще один глубокий вдох и прохожу дальше. Останавливаюсь на пороге спальни. Постельное белье с кровати снято, нет ни простыней, ни даже наматрасника. Полицейские что, забрали постельное белье с собой? Это означает, что у меня будет недостача, из-за чего придется объясняться с Шерил. Подушки без наволочек разбросаны как попало, грязные пятна на них похожи на какие-то гротескные мишени. Подушек всего три, а не четыре.

Внезапно у меня начинает слегка кружиться голова, и я хватаюсь за косяк, чтобы не упасть. Сейф открыт, но теперь в нем ничего нет. Из гардеробов исчезли все вещи Жизели и мистера Блэка. И ботинки мистера Блэка, которые стояли с той стороны кровати, тоже исчезли. С прикроватных столиков тоже снимали отпечатки пальцев, которые теперь некрасиво проступают сквозь слой дактилоскопической пудры. Возможно, часть из них принадлежит мне.

От таблеток не осталось и следа, даже от тех, которые были раздавлены и втоптаны в ковер. Вообще говоря, ковры и полы – это, похоже, единственное в номере, что привели в порядок. Наверное, полицейские пропылесосили, собрали все следы – микроволокна и частички частной жизни Блэков, заключенные в границах мешков для пыли.

Я ощущаю, как по спине у меня пробегают холодные мурашки, как будто мистер Блэк собственной персоной, в облике призрака, отпихивает меня в сторону: «Прочь с дороги!» Мне вспоминаются синяки на запястьях Жизели. «О, ничего страшного. Я люблю его, ты же знаешь». Этот гнусный человек чуть ли не сбивал меня с ног каждый раз, когда я оказывалась у него на пути в их номере или в коридорах, как будто я была какой-то букашкой или паразитом, заслуживавшим, чтобы его раздавили. Он стоит перед моим мысленным взором – отвратительный тип с глазами-бусинками, курящий свою отвратительную, вонючую сигару.

Я чувствую, как от гнева у меня начинает стучать в висках. Куда теперь идти Жизели? Что ей делать? Ее судьба волнует меня так же сильно, как моя собственная. Сегодня утром мистер Россо снова мне угрожал: «Плати или выметайся». Мой дом, моя работа. Это все, что у меня осталось. Я чувствую, как к глазам подступают слезы, которые мне сейчас совершенно ни к чему.