– Нет, не совсем так. Но вот уперлась, вбила себе в голову: не желаю учиться, и все тут, хоть кол на голове теши. Не хочется навешивать на нее ярлыки. Она такая, какая есть, вот и все. Мечтательная, невнимательная, немного рассеянная. Я пыталась научить ее читать, но все оказалось безнадежно. Помню, она говорила, что буквы у нее по странице скачут. В конце концов мы с ней прекратили заниматься… но вот в других областях у нее есть способности: она прекрасно работает с растениями и цветами, отлично ладит с животными. Трехногая собачка ее просто обожает.

– Выходит, у нее теперь первая любовь.

– Пожалуй… Может, пойдем в дом? Что-то я совсем замерзла.

На следующий день Максин и Марко, дрожа от холода, стояли на окруженной густым лесом полянке неподалеку от Сан-Джованни-д’Ассо; с ними были один очень толстый партизан, которого звали Фацио, и еще двое. Эти трое, чтобы согреться, приплясывали на месте, а они с Марко обсуждали, как и где достать партизанам еды. Марко уже однажды предлагал, чтобы каждый из них принес с собой хотя бы курицу, колбасу или сумку картошки. Хоть что-нибудь; в конце концов, это лучше, чем совсем ничего. Но никто так ничего и не достал, кроме Фацио, который держал под мышкой гуся.

– Черт возьми, где ты его раздобыл? – спросил Марко, снял шляпу и поскреб затылок.

Фацио сощурил глаза.

– А тебе не все равно? – огрызнулся он.

– Украл небось… ты же знаешь, у фермеров и так ничего нет. Постой-постой, помню, одна вдова из Джованни держит гусей.

Лицо Фацио так и дернулось.

– А она мне его подарила! – заявил он.

Максин вздохнула:

– Разве мы с этим долго продержимся? Я же говорю, надо пощипать немцев. У них запасов много.

– Легко сказать, – пробормотал Фацио и сплюнул.

– Нам же известно, что неподалеку находятся немецкие продовольственные склады, – сказала Максин. – Неужели ими нельзя попользоваться?

– Я тоже об этом думал, – кивнул Марко. – Недалеко от них есть ферма. Принадлежит одному фермеру, Гальдино. Он уже старый, но, думаю, поможет нам. Если согласится, сегодня же ночью установим за складами наблюдение, а днем отоспимся у него на сеновале. Фацио, ты же знаешь, где это, верно?

Фацио молча кивнул.

– Передайте всем остальным, что встречаемся там завтра, в десять вечера. А ты, Максин, надави на англичан, пусть сбрасывают побольше сухих пайков. Вот так каждый будет делать свое дело.

Трое партизан ушли, и Марко взял Максин за руку.

– Пошли на ферму, – сказал он.

– Хорошо, – ответила она, сжала его руку и отпустила. – Послушай, Марко… мой британский связной, Рональд, передал приказ повысить активность. Побольше диверсий, побольше дезорганизации, вплоть до вооруженного восстания. Ты можешь поставить об этом в известность своих людей? Я, конечно, понимаю, что для партизан, которые еще плохо организованы, это непростая задача.

– Непростая, говоришь? Да это просто ужас, черт побери. Вот что это такое. Мы и так делаем все, что можем. И нам очень нелегко. Наши люди каждый день подвергают себя опасности, терпят нужду, голод и холод, а впереди никакого просвета.

– Я понимаю.

– Когда у тебя был последний сеанс связи с Рональдом?

– Прошлой ночью. Он также хочет, чтобы вы активизировали наблюдение за вражескими передвижениями.

– Постараемся… диверсии, думаю, участим, хотя мои люди и так работают на пределе. Чем дальше, тем становится тяжелее, и физически, и морально.

– Выбора у нас нет. Надо усиливать давление, чаще нападать на немцев, где только можно.

– А еще выявлять предателей… есть такие: днем они партизаны, а ночью бегут обо всем докладывать немцам.

– Я в тебя верю.

За разговорами незаметно добрались до некогда прекрасного, но теперь заброшенного старого фермерского дома. Видно было, что здесь царит полное запустение.

– Кто здесь живет сейчас? – спросила Максин.

– Да кто только не живет, и стар и млад.

Он постучал в дверь.

Им открыла худая, сплошь седая женщина в изношенном синем переднике. Она провела их в дымную комнату и, не говоря ни слова, предложила стулья. Максин поняла, что Марко для нее не чужой человек.

Огонек в камине едва теплился, и в комнатке было холодно. Максин и Марко сели и огляделись. Возле камина у стены сидел сгорбленный старик, то и дело заходящийся кашлем, а по другую сторону от огня молодая женщина укачивала на руках плачущего ребенка.

Максин догадалась, что старик и есть фермер Гальдино.

– Неужели не можешь его успокоить? – пробормотал он, глядя на молодую женщину, и вздохнул.

– Голодный, вот и кричит, – отозвалась та. – Сам знаешь.

Марко изложил им свой план, и в этот момент молодая женщина заплакала. Он поднялся и подошел к ней, чтобы опуститься рядом на колени.

– Они повесили его, – прошептала она. – Повесили моего Лодо.

– Знаю.

Подолом юбки она вытерла глаза:

– Да, можете занимать сеновал.

– А достанете еды, поделитесь и с нами, – сказала старуха. – Больше мы ничего не просим.

Старик, не говоря ни слова, кивнул.

Наступило восьмое декабря, праздник Непорочного зачатия; сельские жители считали этот день официальным выходным, днем начала зимы. Для верующих, а их было большинство, этот день являлся одним из самых почитаемых праздников церковного календаря. Для всех же остальных он символизировал начало подготовки к празднованию Рождества. Когда-то его отмечали в последний день недели, во всех домах зажигались свечи, комнаты украшались принесенными из лесу ветками и цветами, засушенными заранее, в конце лета. Готовились рождественские вертепы, а в некоторых городах и деревнях устраивались рождественские базары. Но только не в этом году.

Как только начало светать, София выглянула в окно, посмотрела на серое небо, которое казалось суровым и твердым, словно камень, и услышала колокольный перезвон. И на том слава богу… но как же случилось, что нацисты смогли навязать прекрасному тосканскому небу собственные характерные свойства? Она снова легла на кровать и стала слушать звон колоколов.

Чуть позже ее позвали в главную гостиную. С тяжелым сердцем она обнаружила там Шмидта; он стоял к ней спиной, заложив руки за спину, и смотрел в окно на башню. Какой он все-таки высокий, худой и сутулый, какой усталой выглядит вся его фигура! Ей даже стало почти жалко его. Услышав ее шаги, немец немедленно повернулся к ней. Сумрачное лицо его не предвещало ничего хорошего, но она все-таки заставила себя улыбнуться:

– Господин комендант, я рада снова вас видеть. Но хоть немного солнышка сегодня не помешало бы, вы согласны? Присядьте, пожалуйста. А я сейчас прикажу принести кофе и свежих булочек.