За столом сейчас сидела и Максин; она подвинула тарелку с нарезанным хлебом и помидорами Карле. София вдохнула аромат чеснока и оливкового масла. Вдруг Карла смела рукой тарелку со стола на каменный пол, и та разлетелась вдребезги. Никто не произнес ни слова. Словно все заранее договорились сохранять это неестественное спокойствие, будто оно могло хоть сколько-нибудь смягчить страдание.

София молчала, а Анна, с красными от слез глазами, схватила веник и совок и, встав на колени, принялась убирать мусор.

– Приходил капитан Кауфман, – сказала София и сама потерла слезящиеся глаза. – Он может еще не раз вернуться.

Анна выпрямилась.

– От него не жди ничего хорошего, – заметила она.

Максин встала и подошла к Софии.

– Ему что-нибудь известно? – спросила она.

– Трудно сказать. Но думаю, они там что-то подозревают.

– Они?

– С ним явился военный комендант Шмидт. Мне кажется, Кауфман мог видеть меня в Буонконвенто.

Анна так и ахнула:

– Он узнал нас? Это я виновата, надо было послушаться вас и уходить. Сразу, как только увидели, что произошло.

– Как мы могли сразу уйти? – тихо проговорила София. – Никто тут ни в чем не виноват. Да и вообще, он узнал только меня. Тебя он не знает.

– Они еще вернутся, – вставила Максин.

София вспомнила, какими глазами смотрел на нее Кауфман.

– У меня такое чувство, будто он видит меня насквозь, и улыбочка у него кривая: сам улыбается, а глаза ледяные.

Еще она вспомнила, что, когда он поклонился и повернулся на каблуках, собираясь уйти, ей вдруг стало совершенно ясно, что все время, пока он был в ее доме, ее ни на минуту не отпускала тревожная мысль о его скрытой природной жестокости.

– Комендант вел себя совсем не так, как он, – проговорила София. – В каком-то смысле гораздо порядочнее.

Она вдруг поймала себя на том, что у нее дрожат руки.

– Они знают больше, чем говорят, – продолжила она. – Боюсь, кто-то сообщил им, что Альдо жил в нашем доме.

– Большинство местных скорее умрут, чем кого-нибудь выдадут, – сказала Анна.

София вздохнула, подошла к Карле и мягко положила руку ей на плечо. Все остальные не знали, что делать. Они ждали, что Карла что-нибудь скажет, как-нибудь выразит свое горе, но она словно онемела.

– Графиня, – сказала Анна, – тут есть еще кое-что. Габриэлла говорит, что влюбилась, но скрывает, в кого именно. И все время улыбается, словно знает какой-то секрет. Это очень меня беспокоит.

– Хочешь, я с ней поговорю? – предложила София.

– Не знаю, – ответила Анна. – Может, пусть лучше поговорит мать, когда хоть немного окрепнет.

– Хорошо.

София и Максин ушли в дом. Мысли Софии обратились в прошлое, когда Карла и Энрико еще жили на ферме и их детишки были совсем маленькие. В обязанности Карлы входило кормление домашней птицы: индеек, уток, цесарок и кур. Она заготавливала мясо на весь год, разделывала тушки, делала домашние колбасы на всю семью. А также помогала молотить зерно, собирать виноград, оливки и табак, готовила для фермеров еду. Работы было хоть отбавляй, но постоянный детский смех, забавы с детьми говорили о том, что живут они счастливо. Бедная Карла. Как, наверно, тоскует она по тому времени.

Из кухни Максин с Софией вышли в сад и стали бродить по тропинкам между разбросанными здесь и там клумбами с декоративной капустой. Было довольно прохладно, и Максин ежилась от холода. София казалась поглощенной своими мыслями, хотя в свете произошедшего это было вовсе не удивительно.

– А я ведь тоже была там, – сказала Максин. – Не знаю, слышала ли ты об этом.

– Где «там»?

– Там, в ту ночь, когда схватили Альдо.

София, сощурившись, пристально посмотрела ей в глаза:

– Боже мой. Ведь это ужасно.

– Да уж, натерпелась я страху, – вздохнула Максин. И совсем тихо продолжала: – Послушай, София. Честное слово, я понимаю, как все это для тебя тяжело, но нельзя позволить себе опустить руки. Мы должны идти дальше. Мы должны продолжать наше дело ради Альдо, ради всех остальных, кто встал в ряды Сопротивления и погиб.

София медленно кивнула.

– Это понятно, – сказала она. – Просто я пока не знаю, как пережить эту трагедию. Я знала Альдо с пеленок и любила его. Вот начала писать его портрет, хотела подарить Карле. Как думаешь, стоит его закончить, будет ли это правильно?

– Думаю, со временем рана зарастет и Карле он понравится.

София тяжело вздохнула.

Максин взяла ее за руку:

– То, что случилось с Альдо, ужасно, я понимаю. Но тут уже ничего не поделаешь.

Несколько секунд женщины молчали.

– У нас еще много работы, мне срочно надо выйти на контакт со своим связником, сообщить всю информацию, которую я собрала здесь у вас, о партизанском движении.

– Интересно – какую?

– А такую, что многие здесь хотят воевать, но им нечего есть и у них совсем мало оружия. Что Марко постепенно организует из них вполне боеспособные отряды, но нам придется самим доставать оружие, боеприпасы и пищу.

– Но как?

– Что касается оружия, в приемной германского консула во Флоренции у нас есть свой человек. Скорее всего, он располагает кое-какой информацией.

– А еда?

– Я буду встречаться с Марко и говорить с ним об этом.

Поднялся ветер, зашелестел в кронах деревьев, растрепал траву. София отбросила упавшие ей на лицо волосы.

– Значит, этой ночью? Вы хотите устроить сеанс связи сегодня ночью?

– Да, и как можно скорее.

– Но только не из башни. За нами будут следить.

– Нет-нет. Мы отвезем рацию куда-нибудь подальше.

– Значит, я уже буду вам не нужна.

Максин отрицательно покачала головой:

– Как стемнеет, мы с Джеймсом возьмем рацию и перевезем ее на чердак еще одной фермы, в которой он уже ночевал. Она еще дальше отсюда, зато расположена относительно высоко, а потом все равно придется постоянно менять места, иначе нас засекут. Передадим все, что мне стало известно, и я надеюсь получить новые инструкции.

Несколько минут они молчали.

– А что там Анна говорила про Габриэллу? – спросила Максин.

София поморщилась:

– Ей кажется, что она влюбилась. Она, вообще-то, девочка неглупая, но вот учеба всегда давалась ей с трудом.

– Как это?

– Она упертая.

– Хочешь сказать, туповатая?