заваривает чай Тамму-старшему. Ну что же, окей, ребята, давайте поиграем еще немного по вашим правилам.

— Хорошо, — встала Марьяна. — Ты какой чай предпочитаешь в это время суток?

Герман хмыкнул. Они ужинали на кухне, хотя в квартире Германа была столовая с большим обеденным столом. Но тут, на кухне, было как-то уютнее. А Марьяне еще и привычнее. У нее дома столовой, конечно, не было. Интересно, когда Герман один, он ужинает в этой просторной столовой за большим столом?

— Давай травяной.

— Ты единственный мой знакомый мужчина, который добровольно пьет травяной чай, — Герман снова хмыкнул, а Марьяна открыла шкафчик и добавила: — Я помню про язву. Вот тут есть травяной желудочный сбор. Его заварить?

— Тебе он не понравится. Горький. Давай какой-нибудь универсальный.

— Поняла.

— Спасибо. А пока ты будешь заваривать чай, я расскажу тебе, что я предпринял по твоему делу.

Марьяна замерла с прозрачным заварочным чайником в руке.

— И … что?

— Ты про чай не забывай, — невозмутимо отозвался Герман. Она кивнула и нажала на кнопку электрического чайника, а Герман продолжил: — Я встречался сегодня с человеком, который отдал приказ разгромить твою квартиру.

— Зачем?! — от этих простых слов, сказанных абсолютно будничным тоном, Марьяна похолодела. Будто уютный мир этой квартиры вдруг треснул, и отовсюду потянуло холодом. Зачем встречаться с этими страшными людьми?!

— Чтобы поговорить.

— Он же мог… мог… мог… — у профессионального журналиста вдруг кончились слова.

— Не мог.

— Правда? — Марьяна сжала сильнее пальцы на чайнике. Охвативший ее страх кололся именно там. В кончиках пальцев. Когда она представила, что Герман разговаривал с человеком, который дал приказ взломать ее квартиру и все там перевернуть. Это же бандит, настоящий бандит!

— Так. Успокойся, — он встал и насильно усадил ее на стул. Не без усилия вытянул из ее пальцев заварочный чайник. — Я сам чай заварю.

Марьяна сидела на стуле, смотрела, как Герман заваривает чай и слушала его краткий рассказ.

— Они больше не тронут тебя, Марьяна. Правда, ноутбук отказались возвращать. Ну и о материальной компенсации тоже разговаривать бессмысленно. Но есть одно условие.

— Какое? — тихо спросила Марьяна. Она была готова ко всему.

— Ты должна дать мне слово, что больше не будешь искать никакой информации обо мне. Не будешь копаться в моем прошлом.

Она быстро кивнула.

Герман поставил чайник на стол.

— Что, уже утратила интерес? Все выяснила? Про цвет трусов и завтрак?

Марьяна не могла понять, говорит ли Герман серьезно или шутит. Но на всякий случай еще раз кивнула.

— А теперь давай серьезно, — он сел за стол и таким знакомым жестом сцепил руки в замок. Точно так же утром на этом месте сидел Костя и точно так же складывал руки в замок. — Мне нужно знать, Марьяна, и я не шучу. Зачем ты стала раскапывать эту историю? Отвечай.

Снова вернулся тот мужчина из их первой встречи. Человек, умеющий добиваться того, что ему нужно. Внутри, в районе желудка что-то противно заныло, будто вкуснейший ужин решил запроситься наружу. Ну, уж нет!

В конце концов, Герман прав. Она вляпалась в эту неприятную историю, он ее из неприятностей вытащил. Герман имеет право знать, ради чего все это.

— Тебе не понравится ответ, — удивительно, но это у нее получилось сказать достаточно ровным и спокойным голосом.

— Отсутствие ответа мне нравится еще меньше.

Хорошо. Марьяна вдруг поняла, что и сама хочет сказать правду о том, что стоит за ее интересом к Герману Тамму. Точнее, что стояло за этим интересом тогда, когда она начала это расследование. Потому что теперь, вот прямо сейчас, этот интерес трансформировался во что-то совсем другое.

— Я пыталась найти информацию о твоей бывшей жене. О матери Кости.

У Германа мгновенно изменилось лицо. Оно потемнело. Оно закаменело. И глаза стали вдруг темными, холодными и чужими.

— Это совершенно напрасная идея, — словно сквозь зубы процедил он.

— Почему?

— Тебя это не касается.

— Герман! — Марьяна понимала, что вот теперь все вывешенные запретительные флажки не просто красные, они еще и мигают, горят. Что все вопит о том, что это и в самом деле табу. Только ей уже плевать!

— Не смей в это лезть, — отчеканил он.

— Да почему?! Что это за такая страшная тайна Синей Бороды?!

Он резко встал и навис над Марьяной.

— Я сказал тебе — не лезь! Что тут непонятного?! Не лезь. Не суй свой нос, куда не просят!

Эти слова он проорал. Марьяна даже представить не могла, что Герман умеет орать. Но он умел. Стоял над ней, нависал, тяжело дыша и сверля ее темным взглядом. Лицо его было искажено почти до неузнаваемости гримасой ярости.

И тут Марьяне стало страшно. Жутко по-настоящему. Вчера она наблюдала за последствиями того, что кто-то хотел ей зла. Сегодня она видела перед собой человека, который был готов ей это зло причинить. Прямо здесь и сейчас. Если она не сделает так, как он хочет.

Марьяна резко отодвинулась вместе со стулом и встала.

— Я поняла, — она старалась не смотреть на Германа. Марьяна чувствовала, что подбородок дрожит. Вчера она целовалась с этим мужчиной, сегодня — панически его боится. — Я все поняла. Я больше никогда не буду интересоваться тобой, Герман. Ни тобой, ни твоей жизнью. А теперь, с твоего позволения…

Резко обогнув его, Марьяна почти бегом бросилась в гостевую спальню. Ее сумочка там, верхняя одежда и обувь в холле.

Все, к черту из этого дома, прочь от этих Таммов, от которых просто не знаешь, чего ждать. Она забудет их как страшный сон, она…

Не тут-то было.

— Никуда ты не пойдешь.

Марьяна уставилась на выставленную попрек дверного проема руку.

— Будешь удерживать меня силой?

— Марьяна, включи логику.

— А ты? Ты не хочешь включить логику? — Марьяна чувствовала, что у нее все сильнее начинает дрожать подбородок. Нет, нельзя плакать, только не это. — Не смей меня удерживать. Не смей на меня орать. Я тебе не игрушка!

— Марьяна… — он шагнул к ней, но она отступила и вытянула перед собой руки. — Не смей! Не смей ко мне приближаться!

* * *

Она его боится. Он сегодня думал о том, что не хочет, чтобы Марьяна видела еще раз свою квартиру в разгромленном состоянии. Не хочет, чтобы она еще раз испугалась. А сейчас она стоит, вытянув перед собой руки, глаза ее широко раскрыты, дышит глубоко и… Это страх. И страх этот вызвал он сам. Герман вспомнил свой крик, то, как едва не схватил грубо Марьяну в приступе ярости. И все из-за Лины. Из-за этой чертовой давнишней истории. Когда