Это определение правильно лишь в том, что революция явилась результатом недовольства старой властью решительно всех слоев населения…»[636]. Уже «в декабре, — подтверждал А. Керенский, — вся Россия инстинктивно боролась с правительством революционными методами»[637]. В результате «старый строй, — по словам К. Глобачева, — просто сдался на капитуляцию, не оказав ни малейшего сопротивления восставшим. Не было никаких элементов, которые могли бы встать на защиту старого строя…»[638].

Самой большой неожиданностью оказалась быстрая и практически полная измена всей армии своему монарху от генералитета до солдат, от тыловых батальонов до самых привилегированных гвардейцев. ««Верноподданные», почти все ближайшее окружение с поистине примечательной поспешностью бросили бывшего царя со всей фамилией»[639]. Еще до отречения Николая II в Думу пришла депутация из Петергофа «во главе колонны шли наиболее обласканные короной войска, шли казаки свиты… За ними следовали… привилегированные части императорской гвардии. Появился полк Его Величества, своего рода священный легион, куда попадали лучшие, отобранные из представителей гвардейских частей, — они специально предназначались для охраны царя и царицы… Шествие замыкала императорская дворцовая полиция — отборные телохранители… Вчера они охраняли царя, а сегодня заявляли о преданности новой власти, даже названия которой они не знали»[640].

Вл. кн. Кирилл Владимирович 1 марта, еще до отречения Николая II, надел красный бант и вывел свой батальон Гвардейского Экипажа на присоединение к восставшим войскам и призвал к этому других. «Нас осаждали депутации от императорского конвоя…, — вспоминал один из организаторов переворота А. Бубликов, — и даже придворных лакеев и поваров с выражением верноподданнических чувств по отношению к революции…»[641]. «3 марта офицерский состав Петроградского гарнизона, собравшись… в здании Собрания Армии и Флота, вынес самые резкие резолюции, до требования ареста Императора Николая II…»[642].

«Определение Святейшего Правительствующего Синода Русской Православной Церкви» от 2 марта 1917 г. начиналось словами: «Старое правительство довело Россию до края гибели… Нельзя перечислить все ее (прежней власти) тяжкие и великие грехи»[643]. На торжественном заседании Священного Синода 4 (17) марта «первенствующий член С в. Синода, митрополит Владимир выразил от лица всех присутствующих радость освобождению Православной Церкви… чрезвычайно сильное впечатление на присутствующих произвело то место речи обер-прокурора, когда он предложил вынести из зала заседания С в. Синода Царское кресло, как эмблему цезаро-папизма»[644]. 6 марта Священный Синод постановил прекратить молитвы за Романовых и петь многие лета Временному правительству. 9 марта депутат Госдумы протоирей Ф. Филоненко в своем обращении к духовенству писал: «Темные силы цезарепапизма, державшие церковь Христову в тяжелых тисках гнета и насилия — рухнули. Совесть русского православного духовенства и всех православных чад церкви отныне свободна. Приветствую вас, дорогие братья, с этой зарей свободы, несущей благо и счастье родной стране и церкви»[645].

«Со всех концов великой России, — сообщала газета «Речь» 5 (18) марта, — приходят вести об отражениях, которые имела разразившаяся в столице революция на местах…, судя по бесчисленным телеграфным известиям, это не революция, а парад… Едва ли не единственное исключение составил Тверской губернатор Бюнтич, который и был убит»[646].

У заговорщиков же начало революции вызвало не столько восторг, сколько страх: «В этом хаосе мы должны прежде всего думать о спасении монархии, — восклицал А. Гучков, — Видимо, нынешний монарх править больше не должен. Но можем ли мы спокойно ждать, пока этот революционный сброд уничтожит монархию? А это неминуемо случится, если мы выпустим инициативу из своих рук… Поэтому мы должны действовать тайно, быстро, не задавая вопросов и не слушая ничьих советов. Мы должны поставить их перед свершившимся фактом. Мы должны дать России нового монарха… Под этим знаменем мы должны собрать всех, кого можно… Мы должны действовать быстро и решительно!»[647]

С началом революции роли переменились, комментировал эти слова Гучкова лидер эсеров В. Чернов, крайне левый член «прогрессивного блока» сейчас стал более правым, чем его коллеги… «Ради спасения династии он был готов начать гражданскую войну»[648]. В стремлении кадетов и октябристов спасти династию, В. Чернов видел попытку «думских «революционеров поневоле» подавить революцию»[649].

Эта попытка состоялась 3 (16) марта на встрече членов Временного правительства и Гос. Думы с вл. кн. Михаилом Александровичем. Однако из присутствовавших 12-ти лиц, из которых все кроме А. Керенского были представителями либеральных и правых группировок, все, за исключением двух, настаивали на том, чтобы вл. князь Михаил Александрович отказался от трона и передал власть Временному правительству. Только вдруг стремительно поправевший лидер российских либералов П. Милюков энергично выступил против[650].

«Если вы откажетесь, ваше высочество, — убеждал Милюков вл. кн. Михаила, — будет гибель. Потому что Россия, Россия теряет свою ось. Монарх — это ось. Единственная ось страны. Масса, русская масса, вокруг чего она соберется? Если вы откажетесь, будет анархия, хаос, кровавое месиво. Монарх — это единственный центр. Единственное, что все знают. Единственное общее. Единственное понятие о власти пока в России. Если вы откажетесь, будет ужас, полная неизвестность, ужасная неизвестность, потому что не будет присяги, а присяга — это ответ, единственный ответ, который может дать народ нам всем на то, что случилось. Это его санкция, его одобрение, его согласие, без которого нельзя ничего, без которого не будет государства, России, ничего не будет»[651].

«Милюков ошибается, — отвечал Керенский, — Приняв престол, вы не спасете Россию. Наоборот. Я знаю настроение массы рабочих и солдат. Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии. Именно этот вопрос будет причиной кровавого развала… Пред лицом внешнего врага начнется гражданская, внутренняя война… Умоляю вас во имя России принести эту жертву! Если это жертва. Потому что, с другой стороны, я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол»[652].

«Диспут закончился предложением созвать Учредительное собрание с участием обеих сторон; мол, это позволит избежать гражданской войны. Но даже слух о временном сохранении старой династии, — по словам Чернова, — подействовал на людей как взрыв бомбы. Тщетно Милюков пытался объяснить представителям демократических Советов, что Романовы не опасны»[653]. «Для нас было совершенно ясно, — вспоминал М. Родзянко, — что Великий Князь процарствовал всего несколько бы часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое положило бы начало общегражданской войне. Нам было ясно, что Великий Князь был бы немедленно убит и с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда он в своем распоряжении не имел и поэтому на вооруженную силу опереться не мог»[654].

Настроения