— Упал на землю, я наступил, он выпачкался.

Гелиодор отвечал неохотно. Он не очень любил врать.

— Можно постирать.

— И порвался.

— Можно зашить.

— Можно забыть, — прервал и, чтобы отвлечь, поднял платок и накрыл ее голову. — Тебе так этот идет… Взгляд словно сияет. — И совсем не соврал. Густой оттенок синего подчеркнул её глаза, делал их бездонные, словно чистые глубокие озера.

Бёрк забыла, о чем спорила. Оборотень так смотрел. «Какой платок? О чем ты говоришь? Благодари, дурочка».

— Спасибо, — смущенно пробормотала.

Надо же, какая благодарная, и за что? За тряпку. А вот Элириданна отказалась. Нежная эльфийка повертела вещицу в руках и отбросила. Они только начинали встречаться тогда. «Он не подходит ни к одному из моих нарядов, — капризно объявила красавица. — И портит цвет моей кожи. Да и платки я не ношу».

Да, она не носила платки. Диадемы, ожерелья, кольца и браслеты — вот чем украшала она свое безупречное тело. И охотно принимала их в качестве подарков. С того раза оборотень никогда не покупал ей вещи. Только украшения. Из камней — бриллианты или так любимые ею изумруды. К глазам эльфийки они невероятно шли…

Сейчас оборотень порадовался, что задавил в себе злость и не выбросил тогда этот платок. Пожалел уплаченных за него десять серебряных монет. Вот и хорошо, что пожалел, он сейчас пригодился. Теперь можно крутить задобренную девчонку на большее.

— Завтра приходи, — пригласил Гелиодор и первый пошел в сторону палаточного лагеря.

За ними наблюдали. Зоран как бы между делом прохаживался возле крайней палатки, остальные сгрудились у костра. Гелиодор остановился рядом с дежурным и протянул ему грязную посуду:

— Держи. Пустая.

— Сейчас, сейчас все вымою! — радостно ответил Зоран, а сам не удержался и принюхался, наклонив немного голову к руке вожака.

Что хотел узнать? По веселой морде товарища Гелиодор понял: сговорились. И наверняка поспорили, сделали ставки. Вот только на что и на кого?

Бёрк догнала, притормозила, словно хотела еще что-то сказать, но, увидев нахмуренные брови Гела, пошла дальше, к хутору. Зоран проводил ее любопытным взглядом. В нем сквозил интерес, по его затрепетавшим ноздрям было видно — почуял ее сладкий влекущий аромат. И он Зорану понравился, у него глаза так и загорелись. Это взбесило. Яркая вспышка агрессии — и Гелиодор, неожиданно для себя, низко предупреждающе зарычал.

— Что пялишься? — грубо рявкнул на побратима. — Ступай, работа ждет!

— Просто. Занятная… — Зоран, не испугался альфы, но глаза потупил.

Никому не хотелось получить вызов от самого сильного оборотня. А повод был — Зоран пялился на чужую самку. Нехорошо это. Но веселые морщинки, залегшие у глаз Зорана, не пропали: «Ишь как кинулся, значит, запал. На страшилку запал». Стая спорила все это время: что с командиром? Но тот говорил, мол, просто любопытство. Необычная она, ради интереса решил попробовать. Но сейчас стало ясно, что вожак имел на девку серьезные виды и стерег ее как свою собственность. Значит, у них не просто интрижка, девка чем-то зацепила альфу. И не дает. Вот это было очень забавно. Такая страшила, что последние гномы не зарятся на неё, а альфе не дает. Это точно — не было на Гелиодоре запаха соития.

Гел понял, что его провал унюхали, и разозлился еще больше. Не любил выглядеть идиотом перед стаей. Да, он не драл орчанку. Кормил, охаживал, но не драл — и что с того? Не каждая ведь сразу соглашается. Нужно иногда и усилия приложить. А вот то, что на ней нет его запаха — плохо. Сейчас каждый из Стаи мог попробовать ее увести. Эх, если бы до завтра прошли ее недуги. Оборотень сглотнул. Тогда дорога была бы открыта. Он скрутит ее, подавит сопротивление и возьмет. А Стая пусть облизывается и даже не мечтает. «Моя! Никому не отдам!»

— А пахнет хорошо… — не затыкался Тумит.

— Хорошо. — Глаза Гелиодора недобро подёрнулись желтой дымкой. — Только не для тебя. — Он обернулся и громко объявил, неожиданно даже для самого себя: — Моя! Все слышали? Моя! — проорал так, что услышали и на хуторе. Полурык-полукрик спугнул даже птиц с веток.

Гелиодор бешено огляделся вокруг и осекся. Никогда раньше он не воспринимал братьев как соперников. А сейчас смотрел, как на врагов, даже на Тумита. Хотя знал: на его добычу никто не претендует. И все равно бесился. Что изменилось и когда? Во всем виноват запах странной самки. И голод. Тело хочет спариться, вот и бесится внутренний зверь. Надо взять ее побыстрей и закончить с этими соплями.

Злость схлынула. Гелиодор мирно хлопнул брата по плечу и, отойдя к краю лагеря, перекинулся. Все беды от безделья. Хорошая охота вернет мозги на место.

13. Уговоры

Большой намёк упирался ей в бедро, а голодный пытливый взгляд — в глаза. Бёрк смутилась, отвернула голову и заторопилась заправить рубашку. Оборотень откровенно намекал на соитие. Он хотел большего. Хотел лечь с ней обнаженным. А это уже проблема. Она не боялась за свою девичью честь, не мечтала о замужестве. Она вообще смутно представляла, что будет завтра, и никогда дальше одной недели не загадывала. Но она боялась показать ему свое тело. Это означало раскрыть тайну. Гадкую, страшную тайну о своей сути. Альбинос…

Его ласки были приятными, даже больше. От них все вспыхивало в ней, и горело. Хотелось еще и еще. Интересно, как это без одежды, когда жаркие шершавые пальца гладят тебя всю, прямо по коже? Наверняка еще лучше, чем сейчас. Хотелось большего… Ей тоже.

Но изъян… Нет. Пусть уж гладит по штанам, чем вообще брезгливо сбежит, увидев белое пузо. Бёрк решила тянуть время. Вон как все хорошо получается одетыми. Значит, обойдемся без раздеваний.

Она отказала! Мямлила что-то о здоровье, хватала воротник, не пускала. Хотя целоваться лезла. Но отказала!

— Я болею, — жалобно шептала Бёрк и прижималась к нему, будто извинялась.

— Иди гномов дури! — рявкнул и оттолкнул.

Кровью уже не пахло, значит, хворь прошла. Тогда почему нет? Бережет себя для какого-то орка? Или все же набивает цену?

Ревность накатила, словно морская волна. Захотелось обидеть, сделать больно.

— Сколько ты хочешь?

— Что?

— Не строй из себя дурочку, говори сколько хочешь. Больше причины нет. Только деньги.

— Нет-нет! — Она, вскочив следом, хватала его за руки. — Правда болею. — И смотрела своими синими глазищами.

Гелиодор присмотрелся, принюхался и не уловил в ее голосе фальши. Может, правда? Может, не все еще зажило? Легкий флер крови все-таки витал, но ему казалось, что это остаточный след