Фауст грустно усмехнулся и кивнул на цепь, сковывающую ногу.

– Как я отсюда сбегу… слушай, меня же не за убийство закрыли. Я людям зла никакого не делал никогда. Принеси вещи… будешь всё делать сам… я, – он закашлял от давящей боли в горле, слишком уж много оказалось для него слов, – вот на этом месте останусь сидеть, – продолжил он свистящим шёпотом.

Дозорный встал с места и, не сводя с пленника недовольного взгляда, спиной вперёд вышел из камеры, напоследок хлопнув дверью и резким движением заперев все засовы. Фауст тихо вздохнул и, поднявшись на ноги, добрался-таки до еды. Правой ногой шевелить было трудно, цепь оказалась тяжёлой и врезающейся в кожу. Вода в чашке была почти ледяной, густой суп в тарелке – остывшим, с противной жирной плёнкой поверх. Не то, что нужно для восстановления после сна на таком холоде. А в вещах, кажется, ещё лежала пара бутылок мёда. Вот бы они сейчас пригодились согреться. Едва он закончил свой нехитрый обед – или ужин?, – дверь снова распахнулась. На входе стоял уже ему знакомый дозорный, который держал в руках тот самый свёрток и с недоверием глядел на своего пленника.

– К стене отойди, – велел он, – не то уйду сейчас, – Фауст кивнул и медленным шагом отошёл на место. Охранник зашёл в комнату, прикрыл дверь и положил свёрток на пол, выбрав место посуше.

– Ну давай, показывай, – он замотал штанину наверх, – что мне с этим делать, – прямо над ступнёй позади была резаная рана. Нанёс её явно кто-то умелый – в уличной драке ноги не подсекают.

Фауст закашлялся снова.

– Тебе бы ходить поменьше, – пробормотал он, – чтоб зажило. Промыть можно или водкой крепкой, или я могу сейчас масло купоросное развести, это уж чему ты больше веришь. И замотай потом плотно, чтоб ступня двинуться не могла. Как тебя звать?

– Лазарь, – дозорный всё ещё смотрел на него недоверчиво, но уже с долей уважения.

– Где ты это получил, Лазарь? – прошептал мастер. Тот выпрямился и махнул рукой.

– Успокаивал дебошира в кабаке с несколько дней назад. Кто ж знал, что он фронтовой, – паренёк усмехнулся грустно, – и привык насмерть резать, а не в морду кулаком бить. Сапоги ещё эти… – он поморщился, – водку найду на кухне. Твоей дрянью не хочу себе никуда лить.

– Обувь под размер себе найди потом, – посоветовал Фауст, – меряй уже после того, как ногу завяжешь.

– Ага. Найду. Спасибо, – он замотал обратно штанину. – Вот видишь, и вещи твои не понадобились.

– Слушай, Лазарь… – мастер снова обхватил руками замёрзшие колени, – можно мне мою одежду обратно? Очень уж холодно здесь, – голос уже тоже стал хриплым, – хоть штаны с сапогами?

Караульный покачал головой.

– Штаны точно не положено. Да я и не найду их уже, забрал кто-то наверняка. А обувь… да забирай уж, а то не доживёшь ведь до княжеского визита на таком полу, – он покопался в мешке и выудил оба сапога, – ни чулки, ни обмотки какие не принесу, сам понимаешь.

– Да… да, – прошептал Фауст, – спасибо тебе. Спасибо.

Дозорный, кажется, его жалобного вида теперь боялся куда меньше. Он, хоть и опасаясь, но всё же подошёл ближе, чтобы поставить обувь и забрать пустую посуду.

В сапогах ноги всё ещё мёрзли, но так хоть немного полегче было сидеть на холодном полу. Вместо сна, который бы так помог переждать время, пришла какая-то тупая апатия. Он безучастно смотрел в стену, разглядывая потёки на камнях и растущий под потолком мох, слушал редкие капли и считал биения сердца между ударами воды о пол. Что сделает князь, когда приедет в город? Кто, интересно, заведует этим княжеством? Если этот человек бывал в Аркеях, то, верно, встанет на его сторону. А если нет – что тогда делать? Да и что вообще можно сделать в этой камере, кроме пустой болтовни… Фауст закрыл глаза и запрокинул голову назад, опираясь на холодный камень стен. Шея после того последнего удара болела невыносимо. И он понимал, что попытка лечь на эту странную замену кровати не принесёт облегчения.

– Как же хочется спать, – прошептал он, не открывая глаз. И наружу. Лучи из окна были какие-то слишком тусклые и светлые – похоже, уже давно была ночь, а днём он просто пролежал без чувств на полу. Немудрено, что в теле такая усталость.

Лазарь заходил ещё пару раз. В первый он похвалился, что замотал ногу по совету: сапог на ней, и правда, был куда больше. Хорошо, если это поможет. Во второй раз он заглянул с дежурной проверкой и сразу ушёл, даже не заговорив. Похоже, теперь придётся сидеть в одиночестве до самого утра. Фауст попробовал перебраться на доски с тряпками – там, по крайней мере, было сухо. Но из-за запаха старой затхлой ткани его начало мутить. Он лёг на доски и накрыл простынями голые ноги, чтобы хоть немного согреться. Сон не приходил. Перед глазами стояли сцены вчерашнего дня. Он вспоминал, как выступал на ярмарке, как гулял по торговым шатрам и даже не подозревал, что его ждёт всего лишь на следующий день. А рядом, похоже, был человек, который только и ждал момента, когда можно побольнее нож в спину воткнуть. И ведь плакала тогда с утра! Зачем же?.. или она рассказала старшим, а те уже захотели решить проблему, которая была только в их головах?.. Но тогда награду передали бы не ей… думать было тяжело. Боль в теле и саднящее горло отвлекали от хоть сколько-нибудь разумных мыслей. Дремота то накатывала волнами, то снова отступала. Сквозь окно не было слышно птиц – только шаги где-то высоко и голоса. К утру беспокойное забытье наконец одержало верх, и недолгий сон всё-таки помог скоротать хоть немного времени.

– Ну, чего тут? – дверь снова отперлась с громким лязгом. Знакомый караульный зашёл в камеру с утренней порцией еды. – Живой пока?

Фауст приподнялся на кровати и хрипло закашлял вместо ответа. Лазарь хмыкнул и поставил тарелку рядом с кроватью.

– Похоже, вреда от тебя теперь уж точно не будет. Подожду-ка здесь, пока не доешь. Остальные нынче какие-то больно тоскливые.

Мятно-медовый отвар в чашке был хоть немного теплее