Профессор-членкор Манасеин отделался легким репутационным ущербом. Но вот его отношения с Максимом Семеновичем, прежде едва ли не задушевные, капитально испортились. Виноват в этом был Максим Семенович, который в своих попытках оправдаться постоянно ссылался на совместный с профессором осмотр Киргутина. Манасеину не понравилось, что им пытаются прикрыться, словно щитом. У него состоялся с Максимом Семеновичем разговор, который закончился чуть ли не ссорой. Сразу же пошли разговоры о том, что на кафедре вскоре будет сокращена одна доцентская ставка, как раз та, которую занимает Цаплин.

— Наш пострел отовсюду слетел! — радовалась Пчелинцева, несколько опережая события, ведь из доцентов Максима Семеновича пока еще не поперли.

То, что она позволяла себе во всеуслышание высказываться о начальнике в подобном тоне, свидетельствовало о шатком положении исполняющего обязанности заведующего отделением. Саша склонялся к тому, что правы пессимисты. Главный врач оставил Максимку на заведовании за неимением лучшего. Не Пчелинцеву же ставить, в конце концов.

Битый Максим Семенович оказался гораздо лучше небитого. Исчезла начальственная напористость, поменьше стало хамства, поубавилось категоричности в голосе. Но Саша не собирался останавливаться на достигнутом. Гулять, так гулять! Сводить счеты, так сводить до конца!

Ординатура продолжала оставаться все такой же бесполезной, но вот жизнь ординатора Пряникова стала гораздо интереснее.

Старшая медсестра кардиологического отделения Нина Давыдовна Ольховская была суетливой, недалекой и вредной. Она очень гордилась тем, что ее фамилия вписана в список дворянских родов Харьковской губернии, и тем, что дожила до пятидесяти лет, ни разу не взяв больничного листа. Максима Семеновича Нина Давыдовна обожала. Иначе и быть не могло, ведь именно он поднял ее из медсестер приемного отделения в старшие сестры. Сумел, значит, разглядеть достоинства, которые другие заведующие в упор не видели.

— Так и надо делать! — говорила Феткулина. — Главное, что нужно заведующему отделением от старшей сестры — это ее личная преданность. Всему остальному можно научить. Даже такую дурынду, как Нинка…

Когда начмед объявил на утренней конференции, что через три недели в больнице будет проведено учение по особо опасным инфекциям, по залу прокатился стон великий. Недаром же говорится, что учение хуже, чем три проверки. Простые проверяющие терзают администрацию, а во время учений страдают все сотрудники. В рамках подготовки приходится много зубрить, а в день икс нужно участвовать в этом балагане. Хорошо еще, если учение будет проводиться в облегченном режиме — комиссия пройдет по отделениям, задавая тематические вопросы, и на этом дело закончится. Но могут заставить надеть защитные костюмы и отрабатывать действия на полном серьезе.

«Надо будет взять библиотечный день», подумал Саша. Официально ординаторам никаких библиотечных дней не полагалось, но те, кто участвовал в научных исследованиях могли изредка отпрашиваться на денек для подбора и обработки материалов. Саша за семь месяцев ординатуры еще ни разу библиотечного дня не брал. Что ж — настала пора. Учение было назначено на понедельник, стало быть можно будет съездить домой на три полных дня и четыре ночи. Когда в родном городе тебя ждет любимая девушка, ночи значат больше, чем дни.

— Чем нас будут мучить в этот раз? — спросила с места заведующая терапевтическим отделением Адамовская.

— Подозреваю, что холерой, Анастасия Владимировна, — ответил начмед, — но это не стопроцентно. Освежите в памяти также чуму и геморрагические лихорадки, особенно Эболу.[38]

Согласно повсеместно распространенной традиции, врачам полагалось готовиться к учению самостоятельно, а вот с медсестрами и санитарками проводились ежедневные занятия. По идее, проводить занятия должны были заведующие отделениями, но повсюду и везде заведующие спихивали эту тягостную обязанность на старших медсестер.

Нина Давыдовна решила спихнуть проведение занятий с медсестрами на ординатора Пряникова. Она явилась в ординаторскую, когда там был исполняющий обязанности заведующего отделением, посетовала на свою великую занятость и предложила:

— А может Александр Михайлович будет с девочками заниматься? Ему как раз полезно, для практики?

— А может вам еще и полы в отделении вымыть? — саркастически поинтересовался Саша. — Или окна?

— Зря вы так! — старшая медсестра изобразила лицом великую обиду. — Занятия проводить — это не полы мыть! Странно, что вы не понимаете разницу!

Пока Саша искал, что ответить, Нина Давыдовна уже усвистала по своим многочисленным делам.

— Действительно, Пряников, напрасно вы так! — укорил Максим Семенович. — Можно подумать, что вы очень заняты. Вполне можете выкроить полчасика в день для занятий. Это я вам не только как заведующий говорю, но и как доцент кафедры…

«Не согласишься добром, Сторошкевич тебя заставит», перевел на более понятный язык Саша.

— И вообще, когда учишь других, то сам лучше запоминаешь! — давая понять, что вопрос решен, Максим Семенович хлопнул ладонью по столу Феткулиной, за которым он сидел. — Составьте программу и завтра же приступайте. В половине третьего, это самое удобное время, тихий час.

«Так твою распротак, а потом еще десять раз с другого боку!», обреченно подумал Саша, совершенно не желавший проводить занятия с медсестрами. Сильнее всего уязвляла нахрапистая наглость, с которой ему было навязано это поручение.

— Вы же любите показывать, какой вы умный, вот и покажите! — подпустила шпильку Пчелинцева.

Саша предпочел пропустить ее замечание мимо ушей. Если обстоятельства не позволяют сказать в ответ то, что хочется, так лучше промолчать.

— Изучайте теорию, но особый упор делайте на конкретные действия персонала, — посоветовал Максим Семенович.

«Не учи ученого, поешь дерьма толченого», подумал Саша.

Его родителям не раз приходилось участвовать в подобных учениях. Все рабочие дела подробно обсуждались дома, поэтому Саша прекрасно представлял, что нужно учить в рамках подготовки к «инфекционному» учению. Опять же, мама работала начмедом не где-нибудь, а в инфекционной больнице. Тема знакомая, но это не означает, что его можно так нагло запрягать.