«Нива» тихонько проурчала, едва не уткнувшись бампером в крашеный забор. Ивернева отстегнула ремень, и вышла, стараясь не хлопать дверцей.

Над дачным поселком висела тишина. Даже листва не шелестела — зеленые клейкие листочки лишь набухали в почках, а самые смелые начинали разворачиваться, жадно вбирая свет.

Вдалеке заголосил петух, колко ударил топор, разрубая полешко. Загремела цепь, гулко плеснуло ведро, достигая колодезной воды — и трудолюбиво заскрипел ворот.

Вдохнув, набрав в грудь запахи разбуженной земли, Наташа отворила калитку в монументальных воротах, и вошла во двор. Звякнул крюк, будто сигналя, и за стеклами веранды метнулась занавеска. С долгим скрипом распахнулась дверь.

На пороге встала Елена фон Ливен, одетая в привычной ей манере — будто в турпоход собралась. Застиранные джинсы «Che Guevara», белая футболка, кроссовки и блекло-красная толстовка с вышитым черными нитками двухглавым орлом, тискавшим в лапах серп и молот.

— Привет! — воскликнула княгиня, смешно копируя кавказцев: — Заходы, дарагая, гостьей будэш!

— А Борис Семеныч? — заулыбалась Ивернева.

— Чай дует с баранками!

Председатель КГБ обнаружился в гостиной. Обложившись газетами, он тонул в мякоти кожаного кресла.

— А-а, Наташенька пожаловала!

Гостья испытала неловкость из-за своих «ведьминских» генов. Княгиня фон Ливен выглядела неплохо, хотя следы борьбы со временем были заметны, а вот Иванов явно сдал — совершенно седой, он будто усох. Бодрился, конечно, и плечи прямил, и глаза не потухли, однако восемьдесят лет — это срок.

— Я… Вы извините, что врываюсь, мешаю…

— Не ерунди, Наташ, ладно? — благодушно улыбнулась Елена. — Выкладывай.

Ивернева коротко вздохнула.

— Это… касается Миши, — выдавила она. — Я не умею просить, но… Мне очень плохо без него, а где он, как он — не знаю! Мишина мама говорит, что вроде бы был звонок, или что там…

— Была шифрованная радиограмма из мобильного штаба Синти Даунинг, — негромко сказал Иванов. — И в ней — словосочетание, присвоенное лично Мише. Если он вставляет его в разговор по телефону или упоминает в письме, то это означает, что с ним все в порядке. Ну, по крайней мере, Миша жив и на свободе.

— Ну, хоть так… — пробормотала Наташа, волнуясь. — А… Можно его как-нибудь вытащить оттуда? Послать… не знаю… группу спецназа?

— Трое спецназовцев сопровождали Мишу от самого Лос-Анджелеса, — негромко заговорила Фон Ливен. — Один из них ранен, сейчас он в Гаване, другой убит, а третий находится с Мишей. Надеюсь!

— Вы уж извините, Наташа… — горестно вздохнул Борис Семенович. — Я бы лично, своим приказом, послал бы людей в Штаты! Но… — он развел руками, и в досаде хлопнул ладонями по острым коленкам.

— Вот, — Елена вытащила из ящика письменного стола несколько хрустящих листов. — Это ксерокопия ноты протеста. Ее на той неделе вручили нашему послу в Вашингтоне. Причем, вручал лично госсекретарь Штатов — трясясь от ярости и плюясь ядовитой слюной… — она развернула листки. — Тут утверждается, что советская морская авиация вероломно нарушила границу Соединенных Штатов… бла-бла-бла… неспровоцированно обстреляла погранохрану и нацгвардию, убив и ранив нескольких граждан США. А дальше, как всегда, угрозы — дескать, повторение подобных действий будет расценено, как акт военной агрессии. Понимаешь?

— Понимаю, — вздохнула Наташа, вставая и неловко улыбаясь. — Просто… Должна же я была хотя бы попробовать! Помочь хоть чем-то, хоть как-то…

Княгиня ласково приобняла девушку, и увела ее на кухню — поить целебным чаем.

Тот же день, позже

Москва, улица Большая Ордынка

Едва переехав МКАД, Ивернева свернула на обочину и достала из портмоне потрепанную визитку. Хорошо, что не выбросила…

Выдохнув, она набрала номер. После третьего гудка ответил полузнакомый женский голос, резковатый и одновременно размягченный.

— Алло-о? Слушаю вас…

— Здравствуйте! — решительно заговорила Наташа. — Несколько лет назад мы пересеклись с вами в Нью-Йорке. Вы тогда назвались Сесилией…

— Постойте, посто-ойте… — затянул радик, бубня в ухо. — Наталья… Ивернева?

— Да, это я. Вы тогда сказали…

— Наталья! Простите, что перебиваю вас. А где вы сейчас?

— В Москве…

— О! — обрадовался голос в радиофоне. — Отлично! И я тут, в командировке! Как всё уда-ачно… А вы не могли бы подъехать к посольству Израиля? Знаете, где это?

— Ну, да… — растерялась Ивернева. — А когда?

— Да прямо сейчас! Я встречу вас.

Наташин пульс участился. Предстоящее холодило и пугало. И не отложить…

— Ладно! — выдохнула девушка. — Только…

— Да-а?

— Высокая зарплата и прочие бонусы интересуют меня во вторую очередь…

— А в первую? — насторожился голос.

— Помогите спасти моего любимого человека! Он сейчас в Америке, он и четверо его друзей. Помогите их вытащить оттуда! И тогда… Тогда я готова на сотрудничество.

«Сесилия» раздумывала недолго.

— Хорошо, — сказала она отрывисто. — Я жду.

«Нива» влилась в поток машин, и покатила. Ивернева внимательно следила за дорогой, и тщательно обрывала свои мысли, отметала сомнения. Что будет, то и будет, но она просто должна использовать шанс, предоставленный судьбой. А иначе нельзя!

Женщина, что встречала Наташу у входа в посольство, почти не изменилась с не столь уж давних пор, по-прежнему походя на Штеффи Граф. Разве что слегка увядшую.

— Здра-авствуйте, Наталья! — заулыбалась она на американский манер. — Сразу представлюсь… Разумеется, никакая я не Сесилия! Меня зовут Ципора Ливни, и я представляю Моссад… Да, да, тот самый зловещий Моссад, которым пугают не меньше, чем зловещим КГБ! Однако… вы взрослая, умная девушка, и должны понимать, на кого рассчитаны данные страшилки. Давайте… начнем с чистого листа, ничего не скрывая и не опускаясь до вранья! Рабби Рехавам, с которым вы встретились в Нью-Йорке, полагал, что заполучить вас в качестве программиста