в области антропологии или поведения животных. Мои исследования частично затрагивали каждую из этих научных областей, но не могли быть вписаны полностью ни в одну из них. Я жила в студенческом кампусе уже на протяжении более чем шести лет, не было даже и близко перспективы продления контракта со мной, и мне пришлось уехать. Таковы были правила, и руководство умело им следовать.

Мой брак к этому моменту зашел в тупик. Мои отношения с мужем были долгими, поначалу полными любви, как, в общем-то, и все браки. Но Дэвид не мог понять важности того, чем я занималась. Он не понимал, почему моя работа, которую часто не поддерживали и которая часто оказывалась вызовом, занимает столько же моего времени, сколько и его карьера, столь значимая для него. Я же просто не могла играть второстепенную роль. Было очевидно, что нам лучше расстаться.

Итак, в воскресенье 1990 года, после Дня благодарения, мы с Алексом прибыли в аэропорт Чикаго О’Хара и были готовы зарегистрироваться на рейс компании «Юнайтед Эйрлайнз», чтобы лететь в Тусон, штат Аризона. Я передала агенту на стойке два билета. Светясь улыбкой, она посмотрела на билеты, огляделась вокруг и спросила: «Где же Алекс Пепперберг?» Именно на это имя был приобретен билет для Алекса. Я приподняла переноску, чтобы агент могла увидеть Алекса. Он приветственно засвистел. Агент мгновенно перестала улыбаться. «Попугай! – выпалила она. – Алекс Пепперберг – попугай?» – продолжила она, пренебрежительно акцентируя слово «попугай». «Простите, мы не продаем билеты домашним питомцам», – сказала она с крайним негодованием. «Вообще-то продаете, – ответила я. – Вот документы». Я показала ей кипу документов, большое количество страниц – результат моей долгой работы с бюрократами из «Юнайтед Эйрлайнз». Документы подтверждали, что Алекс был ценным научным кадром (в некотором смысле телезвездой) и поэтому ему нужно было отдельное место. Также у меня были сертификаты об отсутствии у него болезней и разрешение путешествовать в салоне для пассажиров.

Агент не стала смотреть ни один из документов. Она отказывалась слушать какие-либо мои аргументы. Я попросила ее начальника вмешаться, потому что наша с ней дискуссия постепенно начала напоминать фарс. Начальник увидел, что Алекс действительно имеет право на отдельный билет и свое отдельное место в салоне. Регистрируя нас с Алексом на рейс, агент теперь излучала такой холод, как озеро Мичиган зимой. «Что это?» – набросилась она, с подозрением глядя на три ящика, которые стояли внизу. «Это багаж Алекса», – ответила я, ситуация меня крайне веселила. В ящиках было оборудование Алекса, которое я тщательно дезинфицировала, чтобы быть уверенной, что мы не перевезем с собой возбудители аспергиллеза. «Я полагаю, он имеет право на три единицы багажа, один в ручную кладь, два сдаются в багаж, – сказала я. – Верно?» Агент едва сдерживала свой гнев. Она постаралась уколоть меня в последний раз. «Я полагаю, Вы заказали ему еду?» – ответила она саркастически. «Да, заказала, – ответила я. – Ему заказана тарелка фруктов», – ответила я с приятной улыбкой. Когда принесли тарелку с фруктами, Алекс отвернулся от нее. Ему хотелось моего салата с креветками. Алекс умел путешествовать!

Приехав в Тусон, мы с Алексом открыли новую главу нашей жизни со смешанными чувствами. Да, я наконец-то получила ставку младшего научного сотрудника на факультете экологии и эволюционной биологии. Это была моя первая «настоящая» работа, первый шаг к стабильности, которую дает постоянная ставка сотрудника. Для женщины, которая обеспечивает себя сама, это было важно. Однако половина факультета воспротивилась моему назначению и подала жалобу, обратившись к декану факультета с просьбой не допустить моего назначения. Глава факультета в Университете Аризоны имел полную власть, чтобы обеспечить это. Глава факультета экологии и эволюционной биологии Конрад Исток (Conrad Istock) ценил мою работу. Он полагал, что мое присутствие в штате усилит позиции факультета. Заявление, содержащее просьбу не брать меня в штат, провалилось, и меня назначили на эту должность. Были и еще прекрасные люди, помимо Конрада, которые поддерживали меня. Однако столь неприкрытая неприязнь ко мне выбила меня из колеи.

Мне потребовалось время, чтобы вытеснить эту негативную оценку из сознания, и постепенно я начала ощущать магию Аризоны. Я уже писала, что от Тусона у меня в буквальном смысле наворачивались на глаза слезы – там всё цвело, и у меня очень быстро развилась аллергия практически на всё цветущее. Образно выражаясь, я испытала те же ощущения от его красоты, величественных гор пустыни, огромных кактусов, от различных видов животных, небольших растений и птиц. Что за птицы там были! Я полюбила птиц с того момента, как отец повесил кормушку в нашем дворе в Квинсе. Со временем я стала лучше в них разбираться, была не просто любителем. А сейчас у меня в буквальном смысле царил птичий рай за окном.

Я купила дом на расстоянии около 16 км от города, практически в деревне. Каждое утро я сидела в собственном дворике с чашкой кофе и наслаждалась, наблюдая за восходом солнца на Ринкон-Рэндж. Я следила, как солнечные лучи окутывают горный пик Санта-Каталина. Эта картина разворачивалась прямо перед моими глазами, дух захватывало от красоты и лилово-розовых красок, которые становились всё более яркими в западной части гор Тусон. Такой была вся долина реки Санта-Крус, в оазисе которой располагался Тусон. Я каждый день могла наслаждаться этой красотой. Конечно же, я была очарована и заворожена природой этого края.

Впервые в жизни я почувствовала прочную связь с природой, ощутила красоту богатой и разнообразной флоры и фауны пустыни Сонора, вид на которую частично открывался с моего участка – вблизи и на расстоянии. Постепенно я стала воспринимать Тусон как место, которое предоставляет нам с Алексом многообещающие возможности совместной работы. У меня впервые появилась возможность стать самой собой, у меня появилось место и время, чтобы восстановиться.

Вначале у меня было временное помещение, чуть позже я разместила свою лабораторию в подвальном этаже западного крыла здания. По сравнению с той комнатой, что была у меня раньше, пространство было огромным. В центре лаборатории стоял большой стол Алекса (у него по-прежнему остался ободранный металлический стул), в лаборатории было две прямоугольных стойки, стоящих в углу. Одну стойку занимала Ало (А1о), другую – Киаро (Куаго), два молодых серых попугая, самка и самец. Я купила их у подруги в Южной Калифорнии в 1991 году. Она занималась разведением попугаев. Ало и Киаро были куплены, чтобы расширить наши исследования. (Люди постоянно говорили мне: «Алекс – единственная птица, которая у Вас есть. А что, если Алекс умрет?» Страх аспергиллеза заставил меня прислушаться к последнему вопросу.) У каждой