птицы было свое помещение для сна, тренировки, прохождения тестов. Также было помещение для студентов. У меня же был огромный офис, похожий на дворец.

До этого у меня было четыре студента, работа с которыми позволила мне расширить область исследования. Мы обратились к поведенческой экологии, добавив полевые наблюдения в Африке к лабораторным тренировкам и тестам. Отныне у меня была целая «армия» из двадцати студентов, которые поддерживали порядок в лаборатории, развлекали и тренировали птиц. Для постороннего человека эти занятия могли показаться несколько хаотичными, так отчасти и было. Моя философия заключалась в соблюдении баланса между игрой, удовольствием и серьезным, скрупулезным научным подходом к исследованию.

Всё это требовало денег и времени. Факультет выделил средства для одного студента, закончившего университет, а грант от Национального научного фонда финансировал еще одного, а также нескольких студентов, которые еще учились в университете. Некоторые средства поступали также от программы студенческих исследований в области биологии. Остальные приходили от Фонда Алекса («The Alex Foundation»), некоммерческой организации, созданной в 1991 году. Задачей организации стал сбор средств для наших исследований, а также более широкое информирование общественности о наших достижениях. Мы собирали средства, продавая футболки, другие сувениры с портретами Алекса, я также взаимодействовала с различными сообществами, изучающими птиц. Я обнаружила, что эта деятельность, новые обязанности по обучению студентов привели к тому, что работы у меня стало еще больше и мои рабочие часы стали длиннее, чем раньше. В свой эмоциональный оазис на краю пустыни, в свой дом, я никогда не добиралась раньше 22.30 и редко бывала там в выходные.

Ало и Кио, как мы обычно называли Киаро, были очень милыми птицами, но у них был некий «багаж», который был неизвестен ни мне, ни моей подруге, Мадонне ЛаПэлл (Madonna LaPell), занимавшейся разведением попугаев. С Ало неправильно обращались владельцы, и ее снова вернули Мадонне. С Ало, казалось, было всё в порядке, когда она прибыла ко мне в возрасте семи месяцев. Она привязалась к студентам, которые с ней работали, и мы достигли заметного прогресса. Но когда студенты, которые заботились о ней, заканчивали университет и покидали лабораторию, это сказывалось на Ало. Для нее это становилось травмой. Должно быть, она чувствовала себя брошенной. В итоге она начинала пронзительно и жалостливо кричать, когда в лаборатории к ней подходили новые люди.

С Кио, напротив, не всё было в порядке. Он очень подолгу играл, у него была не такая высокая степень концентрации, как у Алекса, но Кио был очень молод – ему было всего 3 месяца. Когда он достиг периода сексуальной зрелости, мы поняли, что у него был синдром дефицита внимания и гиперактивность. С ним стало тяжелее работать, его пугал малейший звук в лаборатории. Например, звук упавшей книги или ложки. Казалось, он не мог провести границу между тем, что было важно, а что – нет.

Однако до того, как все эти проблемы стали проявляться, мы смогли начать то, что должно было стать долгосрочным изучением методов тренировки попугаев. Мы хотели узнать, была ли методика модель Iсоперник с участием двух тренеров, затратная по времени, единственно возможной. Могли ли птицы эффективно усваивать слова при использовании более ускоренных подходов, требующих меньшего количества тренеров и тем самым меньшего социального взаимодействия? Мы использовали аудио– и видеоматериалы в качестве образцов. Очень скоро ответ на вопрос прояснился: техника модель / соперник была наиболее эффективна по сравнению с другими методами, которые мы использовали. Инстинкты и здравый смысл подсказывали мне: богатый социальный контекст совершенно необходим для обучения навыкам коммуникации. У меня было искушение сказать: ух ты, кажется, получается!

Что касается Алекса, то ему потребовалось много времени, чтобы оправиться от своей «встречи» с аспергиллезом. Глядя на него, невозможно было сказать, что он серьезно болел. Его поведение не выдавало перенесенной болезни. Но ему потребовался еще год, чтобы полностью прийти в себя. Серые попугаи жако, как и многие попугаи, скрывают симптомы своей недееспособности: птица начинает остерегаться демонстрировать подобные симптомы, поскольку в дикой природе слабость птицы привлекает к ней хищника.

Большую часть времени, когда Алекс работал в лаборатории, он был «боссом». Он приветствовал посетителей, руководил деятельностью лаборатории со своего круглого стола, находившегося в центре комнаты. Мы должны бы были называть его «сэр Алекс», некоторые студенты уже начали называть его «мистер А.». Ему нравилось вмешиваться в тренировки Ало и Кио, когда ему это удавалось. Обычно в этот период они находились в отдельных комнатах, но порой мы повторяли некоторые моменты в основной комнате. И в таких ситуациях Алекс выкрикивал правильный ответ на вопрос в те моменты, когда Ало и Кио отчаянно думали над ответом. Или он предостерегал их, говоря: «You’re wrong» (‘Вы не правы’), и очень часто так и было.

Я продолжала работать с Алексом над числами. Наши занятия включали в себя распознавание и понимание арабских цифр. Этот проект был долгим, полным сложностей. Он привел к поразительным результатам спустя несколько лет. Однажды в конце 1992 года я работала над простым понятием числа, когда в лабораторию зашла Линда Шинке-Ллано, она приехала из Иллинойса. Я показывала Алексу поднос с предметами из различных материалов и цветов. «How many green wool?» (‘Сколько объектов из зеленой шерсти?’), – спросила я Алекса. Мы работали над этим заданием недолгое время, и до момента прихода Линды он справлялся с ним так хорошо, как будто выполнял его перед телекамерой.

Алекс посмотрел на поднос, посмотрел на меня таким особым взглядом, который иногда применял, я могу описать этот взгляд как взгляд с прищуром. «One (Один)», – пропищал он. Правильный ответ был – «two» (два’).

«Нет, Алекс. Сколько предметов из зеленой шерсти?»

И снова этот его взгляд. «Four» (‘Четыре’), – ответил он очаровательным, немного тягучим голосом (он произносил «foo-wah»).

Линда наблюдала за нами, и мне хотелось показать ей, как хорошо у Алекса получалось после его болезни и последующей за ней реабилитации. «Давай, Алекс. Сколько предметов из зеленой шерсти?»

Всё было бесполезно. Он продолжал отвечать «One… four… one… four».

К этому моменту я поняла, что он просто хочет сбить меня с толку. Я была уверена, что он знает правильный ответ. «Хорошо, Алекс, – сказала я строго. – Тебе нужен перерыв». Я посадила Алекса в его комнату и закрыла дверь.

Мы сразу же услышали из-за двери голос Алекса: «Two… two… two… I’m sorry… come here!» (‘Два… два… два… прости… иди сюда!’). Мы с Линдой смеялись до слез.

«Думаю, Алекс снова стал собой», – сказала я Линде, наконец оправившись от смеха. – Маленький негодник!»