бежала из Молдавии в Узбекистан, где устроилась на фабрику по производству хлопкового масла. Она вспоминала одну из привилегий своей работы:

Я во время войны работала грузчиком, где делают хлопковое масло, мне было совсем хорошо… Перед тем, что я уходила оттуда, мне разрешали все, во что я была одета, окунуть в хлопковое масло. Я выходила, меня все обсасывали… действительно обсасывали, жира же не хватало[341].

В самые страшные годы войны многие рабочие кормились хлебом и жидкой кашей. Голод и смерть от истощения, хорошо известные по блокадному Ленинграду, унесли много жизней и в советском тылу[342]. Однако мера лишений, памятная всем, кто пережил войну, была не видна Западу, а позднее изгладилась и из героических нарративов в самой России.

История знает не один случай, когда голод среди мирного населения в тылу приводил к свержению правительства, расходующего средства на ведение войны[343]. Во Франции многолетняя война спровоцировала финансовый кризис, послуживший причиной революции 1789 года. Во время Первой мировой войны в России протесты женщин, требовавших хлеба, способствовали свержению царя в феврале 1917 года, а в октябре – приходу к власти Советов. Между тем в Германии женские протесты, вызванные голодом, в сочетании с мятежами рабочих, матросов и других групп привели к отречению кайзера в 1918 году. На примере каждой из этих революций мы видим, что голодающие люди потеряли веру не только в своих правителей, но и в систему, которую те олицетворяли[344]. Но, несмотря на то что голод в Советском Союзе был страшнее и масштабнее, чем в 1917 году, он не привел ни к массовым протестам, ни к голодным бунтам, ни к мятежам. Наоборот, большинство населения поддерживало продовольственную политику государства, направленную на максимально эффективное распределение скудных ресурсов.

Продовольственная система, сложившаяся в годы войны, отличалась от продразверстки периода военного коммунизма, рыночной экономики НЭПа или развития системы розничной торговли в 1930‐е годы. Основную часть калорий, потребляемых гражданским населением, государство поставляло из своих запасов, а параллельно существовала нецентрализованная система подсобных хозяйств, локального снабжения, огородов и колхозных рынков, дополнявших рацион[345]. Государственные, партийные и профсоюзные организации играли в обеспечении населения продовольствием ключевую роль, стараясь удостовериться, что плановые поставки достигали тех групп, для которых предназначались, и разворачивая коллективные инициативы, дававшие людям возможность дополнить свой рацион и другими продуктами. Ученые, специалисты по питанию, работники столовых экспериментировали с различными заменителями, чтобы избежать худших последствий недоедания. Сочетание карточной системы, коллективных инициатив, продвигаемых государством, и личных усилий каждого позволило стране отчасти компенсировать и пережить страшный недостаток продовольствия в годы войны.

Продовольственные нормы военных лет

Советское руководство смогло так быстро отреагировать на продовольственный кризис, в частности, потому, что у страны уже был опыт карточной системы. В годы Гражданской войны большевики, столкнувшись с огромными трудностями, ввели не только продразверстку, но и продовольственные нормы, чтобы обеспечить продуктами городское население и Красную армию. В начале 1930‐х годов, на волне коллективизации и индустриализации, государство снова вернулось к карточной системе, стремясь избавиться от частных перекупщиков и создать сеть государственных магазинов розничной торговли[346]. Однако советское руководство никогда не рассматривало карточную систему как неотъемлемую или желательную черту социализма. Ее применение было обусловлено необходимостью обеспечить стабильные поставки доступных продуктов в города в условиях крайнего дефицита[347]. Как только положение налаживалось, государство отказывалось от нормирования в пользу системы, построенной на заработной плате и розничной торговле[348]. В 1939 году страна стала вкладывать больше ресурсов в оборону, дефицит продовольствия усугубился, и государство вновь ввело ограниченную форму нормирования в виде закрытых магазинов для военнослужащих и рабочих, занятых в ведущих отраслях промышленности[349]. В 1940 году дефицит еще более обострился. Хотя Политбюро отказалось от введения карточной системы во всей стране, местные власти нередко по своей воле устанавливали продовольственные нормы, чтобы обеспечить все население хотя бы минимальным количеством хлеба[350].

Вскоре после начала войны советское руководство, принимая во внимание растущие потребности армии и потери на оккупированных территориях, сократило объем государственных запасов продовольствия, чтобы распределить их между магазинами розничной торговли. Новый «Мобилизационный народнохозяйственный план» переводил страну на военное положение, отменяя цифры, предусмотренные третьим пятилетним планом: государственные запасы муки снизились до 70 % и без того небольших объемов 1940 года, зерна – до 67 %, а сахара – даже до 34 %[351]. В середине июля государство ввело нормирование продовольствия, осуществлять которое было поручено Наркомату торговли и которое вскоре распространилось на всех городских жителей и наемных рабочих. Раньше всего – 18 июля – продовольственные нормы были введены в Москве, Ленинграде и прилегающих к ним областях; по карточкам выдавали хлеб, макароны, мясо и рыбу, сахар, конфеты и жиры. Более ограниченный вариант карточной системы, предполагавший нормирование только хлеба, ввели 15 августа во всех городах и рабочих поселках промышленных областей: Свердловской, Челябинской, Молотовской, Горьковской, Ярославской, Тульской и Ивановской, а также в Башкирской и Татарской АССР. Через неделю карточки на хлеб, а кроме того, сахар и конфеты были введены в еще некоторых городах и поселках. 1 ноября продовольственные нормы охватили еще более обширный набор продуктов: теперь они распространялись на мясо и рыбу, жиры, крупы и макароны, действуя в общей сложности в сорока трех городах и рабочих поселках, равно как и на многих предприятиях в областях, где по карточкам выдавали только хлеб и сахар, и для представителей отдельных профессий, включая учителей и медицинский персонал. 10 ноября вышло постановление, объявлявшее выдачу по карточкам хлеба и сахара обязательной для всех городов и рабочих поселков[352]. К концу 1941 года каждому городскому жителю были гарантированы как минимум хлеб и сахар.

А. В. Любимов, нарком торговли, вспоминал, как сотрудники Наркомторга рассчитывали объемы продовольственных норм, сидя ночью в бомбоубежище в Москве:

В этот первый период войны, когда было много неясного в положении дел в прифронтовой полосе, в состоянии запасов, в их переброске и т. п., необходимая информация поступала, как правило, по окончании нормального рабочего дня – вечером и ночью. Откладывать решение тех или иных вопросов было нельзя. <…> По сигналу воздушной тревоги люди с папками, со счетными линейками и арифмометрами спускались в подвальное помещение, оборудованное для работы, – там стояли пишущие машинки, действовала прямая телефонная связь. Наверху рвались беспорядочно сброшенные бомбы, стреляли зенитки. А здесь, под землей, продолжалась работа. Времени терять нельзя было…[353].

Нормирование ограничивало потребление, но главное – обеспечивало каждому фиксированный