так, мужик с чемоданом. Окно закрыл, деревенские шмотки в пакет и с собой, кран проверил, плиту не включал. Все. Пошел. На лестнице никого, да и откуда тут в это время народ. Около трех часов сейчас, кто на работе, кто уже по салонам поехал, дети еще по частным школам. И действительно, спокойно закрыл дверь, спустился, постоял еще во дворе, поглазел на пустые окна квартиры, на пыльные окна своего же офиса, и двинулся к метро. На пол пути сообазил, что у меня есть деньги, и, подойдя к бордюру, поднял руку.

— Медведково.

— Садись, — кивнул водила старенького фольксвагена, — там куда?

— Там? Там мне к Лосю, знаешь, только не к платформе, а прям на Ярославке, где поворот к станции, не доезжая ДПС.

— Гадица.

— Курить можно?

— Кури, только окно приоткрой.

Окно я приоткрыл и закурил себе. Болтать не хотелось, да и водила не сильно коммуникабельный, видать. Ну и хорошо.

Достаточно быстро мы проехали Алексеевскую, ВДНХ, Северянин, три светофора, Мосмарт и приехали.

— Сколько я должен?

— А сколько не жалко? — традиционно.

— Все жалко, должен-то сколько? — заулыбался я.

— Триста — нормально?

— Нормально, — отсчитал я три сто рублевки и вышел.

Знакомой дорогой я двинул к Арегу. Ой, как хотелось, что бы он был на месте, ой, как захотелось, чтобы его черная машинка стояла с распахнутой дверью и гремела армянской музыкой. Вот кого я хотел бы увидеть, так это его. Но мысли, вздрогнув, остановилась, а как же парикмахерская. Завертел головой по сторонам, где, где она, родная? Ну не может же не быть тут парикмахерской. Я по бомжатским своим временам на парикмахерские не сильно смотрел, но вот всплыло в голове, что если назад вернуться, там салон есть. Пошел, побежал почти, четвертый час, народу не должно быть много, должен же в этом городе хоть кто-нибудь ходить на работу, ну не все же в салонах сидят.

Салон как салон, вроде приличный. Барышня-администратор энтузиазма не проявила.

— Здравствуйте.

— Здрасьти, вам чего.

Вот кашелка, невольно подумалось, видимо, она там сосредоточенно ногти пилила, а я помешал.

— Мне побриться, постричься и маникюр сделать.

Барышня зависла, что-то посмотрела под стойкой. Сжала мордочку в куриный пупок и, еще раз смерив меня взглядом, пошла в зал, кинув небрежно:

— Минуточку.

Через минуточку она вернулась с мастерицей. Мастерица была молодой и не такой пафосной.

— Пойдемте, чемодан можно оставить у администратора.

Судя по выражению лица, восторгов у администратора эта идея не вызвала, но и выгонять меня, хоть и лохматого, как леший, но явно мытого и дорого одетого, никто не собирался. Да и не ломился народ в это время.

— Голову мыть будем? — спросила мастерица, на бейджике — Лариса.

— Нет, Ларочка, не поверите, только из ванны.

— Как стричься будем?

— Стричься будем аккуратно, но не сильно коротко, — начал по инерции охмурять парикмахершу.

— Да, коротко вам, пожалуй, не стоит, волосы хорошие. Бриться будем?

— Обязательно, эту мочалку резать к чертовой матери.

— Легко, — хихикнула Ларочка.

И процесс пошел, меня, образгивали водой, стригли, опять поливали, опять стригли, короче, я почти час сидел, как кабачок на грядке, только любезничал с мастерицей, и получал несказанное удовольствие. Вот все-таки я избалованная скотина, даже помойка меня не переделала. Минут через сорок я просто перестал себя узнавать, а через час, пообещав Ларочке, что буду теперь стричься только у нее, отвалил в кабинет к маникюрше, куда меня сопроводила уже не такая пафосная администраторша.

Положив свои лапищи на маникюрный столик, я сказал, что буду доволен, если она хоть что-то сможет сделать. Маникюрша, помолчав, взяла-таки в руки мисочку и начала шаманить. Пока я отмачивал свои руки-крюки, она раскладывала орудия пыток. Вот маникюр меня и раньше не вдохновлял, но сейчас просто надо было. После побоев и деревни, на указательном и большом пальцах левой руки шрамы грубыми жгутами наползли на ногти, и все ничего, не красота волновала, я сам пробовал как-то пообрезать… но только разодрал до кровищи, так что потом работать не мог, и плюнул, а они, зараза, мешали.

Еще час и вроде ничего, шрамы как шрамы, не цепляло уже и не мешало. Пока маникюрша собирала свои кусачки и ножовочки и пристраивала их в стерелизатор, я аккуратненько положил пятисотку на столик. Она кивнула и все. И я кивнул и вышел, на выходе, понятное дело, еще и по счету заплачу за маникюр, но то, что девушка сделала из моих кочегарских мозолистых… Не жалко и тысячи. Нет, тысячи уже было жалко, и пятисот жалко, но тысячу не мог так вот взять и отдать. Жаба. Теперь тысяча весила несколько больше, чем раньше.

Забрамши свой чемодан, запихав по карманам визитки и буклет салона, я двинул почти бегом к Арегу, все проковырялся больше двух часов, теперь он точно уехал, его никогда в это время не бывает, да и темнеет, не темно, все-таки март чувствовался во всю, но уже почти шесть. Арег часа через два только будет, он к восьми всегда выручку снимать приезжает.

Но я все равно шел. По крайней мере, привет передам, или блин записку что ли. Вот дурак, а. Ну единственный, кого в этом городе стоило повидать, это мой армянин, а я, дебил, стригся, да хрен с ним, потом бы постригся, нет, зараза, хотел в нормальном виде показаться, в куртке вишь хотел в кожаной пройтись. Только теперь с Арегом увижусь лет через сто. Даун, вот павлин. Всю дорогу я почти на бегу ругал себя почем зря, аж до самой нецензурщины, ну и чем мне еще по мозгам проехать, прежде чем приоритеты выстроятся, как надо. Салонов в Москве как грязи, а Арегу даже подарок никакой не подумал купить. Нихрена ему от меня не надо, но мне это надо, вот урод. И вот она, черная машина, музыка орет, правда, дверь закрыта. Но музыка орет так, что стекла дрожат. Я заволновался слегка, но, ходу не сбавляя, подлетел к палатке. Сунул морду в окошко.

— Вам чего?

— Хозяина.

— Арег, вон мущщина тебя