Эрих встал, кивнул головой и направился к выходу. Едва он взялся за ручку входной двери, как сзади услышал быстрый стук каблуков.

– Подождите, герр фон Ридель, – его за рукав схватила фрейлейн Хауфф. Она повернула его к себе и заглянула ему в глаза. – Не надо ссориться. У меня сегодня особый вечер, вы знаете… Герр Клинге немного устал, он переутомлен. Он сейчас уйдет. У него совещание, с ним уйдет и Граббе. Но вы не уходи́те. Хорошо? У меня есть к вам одно деловое предложение.

Эриха всего трясло. Он с трудом сдерживал себя, готов был разнести всю эту ресторашку вдребезги. Вот когда пожалел, что не оставил себе «вальтер». Он бы навел порядок в душах этих мерзавцев. Они завертелись бы перед ним, как караси на раскаленной сковородке. А уж с Клинге поговорил бы особо.

Фрейлейн Хауфф почувствовала его состояние, взяла за рукав и подвела к дальней стойке бара.

– Вы прямо с фронта?

– Да.

– Из России?

– Именно.

– Как там?

– Воюем, фрейлейн Хауфф, проливаем кровь за фатерланд, не отсиживаемся в теплых квартирах!

– Побудьте здесь, герр фон Ридель. Выпейте за мое здоровье, я скоро освобожусь, и мы с вами побеседуем. У меня есть к вам предложение. Только, пожалуйста, не уходите.

Она провела рукой по его плечу. И от ее прикосновения у него с души упал камень.

– Не надо так злиться, – сказала она, постояла немного и ушла.

Эрих вздохнул свободней. Заказал рюмку коньяка, опрокинул ее в рот. Взял кружку пива. И припал к холодной плотной жидкости. Утолял жажду. Чудо, а не пиво! Все выпил залпом. Только в это мгновение понял, как был разъярен. Хвала богу, что с ним не было «вальтера». Иначе… Многократно прошил бы этого отсиживающегося в уюте мирной жизни «золотого фазана».

Он стал приходить в себя. Итак, у него появился враг, работающий на киностудии в Бабельсберге. И это непримиримый враг, идейный, партийный. Этот «фазан» будет вредить ему везде, едва только услышит о нем. Вход в Бабельсберг для Эриха отныне закрыт. Молодой амбициозный партийный идеолог, который не только жаждет выслужиться, но хочет завоевать красивую женщину, ни за что не пропустит соперника на съемочную площадку. Прощайте, Грюндгенс, Альберс и мечты стать с вами в одну шеренгу…

Кельнер положил перед ним тарелочку. На ней был свернутый белый листок бумаги. Он развернул его. Наверху золотыми буквами было вытеснено: «Моника Хауфф – помощник режиссера» и адрес: студия «УФА», Бабельсберг, Потсдам, номер телефона.

Внизу написанные второпях строчки:

«Герр фон Ридель, я буду ждать вас у центрального входа в киностудию “УФА” ровно в семь, Моника». И дата 17 ноября 1943 года. Эрих посмотрел на часы – половина седьмого. За окном было совершенно темно. Он выпил еще одну кружку пива, расплатился и неторопливо вышел из ресторана.

Накрапывал мелкий дождичек. Хлопали дверцы автомобилей, заводились моторы, зажигались затемненные фары. Поблескивала мощенная булыжником мостовая. В направлении центральной аллеи шли мужчины и женщины, закончился рабочий день. Под дождем как-то особенно звонко стучали их каблуки. У входа в студию он заметил одинокую женскую фигурку в дождевом блестящем плаще. Узнал ее сразу. И сердце учащенно забилось.

– Я рад вас видеть, – сказал он и протянул руку.

Она слегка пожала ее.

– Я тоже, – смущенно ответила Моника. В темноте он заметил ее улыбку и блеснувшие глаза. – Клинге и Граббе ушли на совещание, – сказала она и взяла его под руку. – Они будут рассказывать об усилении идеологической работы. Геббельс выдал новый циркуляр, и теперь надо срочно ознакомить с ним государственных служащих.

Они быстрым шагом двинулись по главной аллее. Дождь усилился. Моника внезапно остановилась у приземистого автомобиля с вытянутым передком. У него был мягкий затянутый верх. Это был «Horch Cabriolet». На таких могли разъезжать только очень высокие партийные бонзы или генералы. Моника достала ключи.

– Садитесь, герр фон Ридель, садитесь скорее, а то вы совсем промокнете.

– О! – невольно вырвалось у Эриха. – Это ваша машина? – спросил он.

– Нет, но в скором времени станет моей. Это машина моего отца.

Она села за руль, Эрих опустился рядом. В салоне пахло свежей кожей, от Моники исходил тонкий аромат духов. Тихо загудел мотор, по лобовому стеклу, сгоняя капли, стали двигаться черные щетки. Моника включила ближний свет.

– А как с затемнением? – спросил Эрих. – Оно для всех?

– Оно для всех. Но мы живем не в Берлине, а в Потсдаме. Английские бомбардировщики к нам залетают реже. У меня на фарах тоже есть специальные светозащитные щитки. Иначе меня остановят.

– А почему они не летают в Потсдам? – спросил Эрих. – Это же историческая резиденция прусских курфюрстов. – Он повернулся к Монике. – Не летают из уважения к прусским предкам или потому, что здесь нет военных объектов?

– Почему же, есть, – возразила Моника. – У нас в Потсдаме шьют военную форму, шинели, сапоги для солдат вермахта.

– Вот как? А откуда вы это знаете?

Она рассмеялась.

– Мой отец владелец швейных фабрик.

Они подъехали к главному выезду. Впереди горели красные огоньки притормозивших автомобилей, выстроившихся в очередь. «Horch» поравнялся с привратником, тот наклонился и вежливо приподнял свой картуз. Моника едва опустила стекло и слегка кивнула.

– У меня к вам есть два предложения, герр фон Ридель, – сказала она.

– Может быть, мы перейдем на «ты»? Будем называть друг друга по имени? – предложил Эрих.

Моника как-то неуверенно кивнула.

– Хорошо, согласна, Эрих. Могу предложить вам, то есть тебе, поехать в рыбный ресторанчик «У Кристель», это недалеко, здесь же в Потсдаме, там очень неплохая кухня. У них бывают копченые угри. А можно отправиться в Берлин и поужинать там. Как вы, то есть ты, хочешь?

– Если в Берлин, – протянул Эрих, – тогда вам, то есть тебе, предстоит вернуться в Потсдам.

– Совсем необязательно, – замотала головой Моника. – У меня в Берлине есть своя квартира. Она не моя, а моего отца. Но я могу там всегда остановиться. У меня там личная киносъемочная лаборатория, могу показать.

– Тогда лучше в Берлин, – сказал Эрих. – Мне оттуда удобнее ехать во Франкфурт.

– Вы там остановились?

– Там мой дом.

– А где вы встречались с герром Клинге?

Эрих на мгновение задумался. Перед глазами всплыло узкое лицо и свешивающая на лоб челка.

– Это было во Франкфурте в апреле 1939 года, как раз после пятидесятилетия Гитлера и военного парада. Меня вызвали на призывной пункт и там зачислили в состав молодого резерва Франкфуртского-на-Одере пехотного полка. Клинге был там тоже. Его взяли на учения. А мне дали отсрочку. – Он помолчал. – А разве герр Клинге не сказал тебе об