тряпками омыл тело прохладной водой. Смыл пот, кровь, грязь. Тщательно протёр подмышки. Увидев своё отражение в ведре, мне захотелось поменять имидж. Волосы мешали, да и ухаживать за ними я не собирался. Разбитая губа, синяк под глазом как у алкоголички, не поделившей с подружкой собутыльника. Инга больше походила на симпатичного пацана, чем на первую красавицу на деревне, и когда я срезал волосы кухонным ножиком — в отражении на меня смотрел молодой парень с помятым лицом. То, что надо!

Подстригся я криво, как по пьяни, когда друган просит машинкой подровнять бока, а ты забываешь надеть насадку. Пофиг. Кто тут будет смотреть! К сожалению, в этой деревне барбершопы не раскиданы на каждом углу.

Всё это время мне безумно хотелось курить, но на пустой желудок — только испорчу момент. Пришлось терпеть, бля.

Кроме мешковатых платьев и серых платков в вещах хозяйки я больше ничего путёвого не нашёл. Одно мне приглянулось: светлое, симпатичное. Я даже примерил его. Покрутился.

Полная безвкусица. Как я вообще до этого додумался? Помятая кукла Барби руками семилетней девочки и то выглядит лучше. Даже после бурного слияния с Кеном (дружком Барби).

Приуныв, я вспомнил об отпрыске хозяйки. Вспомнил про еще одну комнату.

За дверью оказалась узкая комната, такая же, как у хозяйки. Шкаф, кровать, пыльный коврик. Окно, сквозь которое солнечные лучи прекрасно освещали комнату. Я прильнул к шкафу. Ну вот, совсем другое дело! На полках нашлись чистые льняные рубахи с коротким рукавом и брюки. Вещи жестковатые конечно, но лучше чем потеть в кожаных штанах. Осмотрев кровать, я обнаружил под ней еще одну приятную находку. Сандалии. То, что доктор прописал! Теперь никаких ботинок, никаких портянок.

Окинув себя взглядом, стало ясно: вещи сына подошли идеально! Паренёк оказался моего роста с моим размером ступни. Жалко парня, но что поделать. Всякое случается. Кто знает, может он и живой, бродит по лесам в поисках помощи. А может и нет. Спасение утопающего дело рук самого утопающего. По этому, я продолжу спасать самого себя.

По итогу подготовки — к походу на рынок готов на все сто.

Мешочек со странной «валютой» положил в карман. Надеюсь — прокатит.

Надев пояс, кожаные ножны приятно прижались к левой ноге. Уже не привычно, когда ничего не трётся о твою ногу. Накинул накидку. Тень от капюшона нежно накрыло лицо, скрыв глаза и нос. Я, конечно, зальюсь потом, но это всё же лучше чем быть пойманной.

— Крыски, вы со мной?

Я сразу ощутил как потяжелели штаны, и тяжесть быстро двигалась к поясу. Серые пушистики уютно устроились за пазухой рубахи.

Я вышел на улицу.

И чего я намывался? Жара обрушилась на тело как утро понедельника после ночной прогулки по питейным заведениям моего уютного района. Капли пота выступили на лбу. Рубаха прилипла к спине. Усталость толстым слоем пыли покрыла все мышцы.

Выдохнув, я побрёл в центр деревни, прячась в душных тенях местных домов. Проходящие мимо люди даже не пытаясь заглянуть вглубь моего капюшона. Всем было насрать на меня, как и мне на них. И это не удивительно. Так везде. И так будет всегда. Судя по солнцу, время обеда прошло, но до ужина еще далеко. Сандалии были чертовски удобными, мозоли не беспокоили, и я быстро добрался до центра. Без приключений. Без погони. Без драки.

Удивительно!

Людской гул вперемешку с мычанием и кудахтаньем птиц обволакивал, как сигаретный дым. Торговля шла полным ходом. Это хорошо, а то я переживал, что мог опоздать. На площади был развёрнут рынок впечатляющих размеров. Сотни шатров, разноцветных как радуга тянулись двумя ровными рядами, пропуская сквозь себя людей как сосуды кровь. Волосатые головы двигались волнами, вздымая и опадая с каждым пройдённым шагом. Бурная река людской шерсти напоминала валяющуюся на обочине дворнягу, чья вздувшаяся кожа ходила рабью из-за тысячи опарышей, кишащих внутри её брюха в бурном пиршестве. Хочется пройти мимо. Не смотреть. Даже не дышать. Но голод вынуждает меня нырнуть с головой и погрузиться в густую толпу.

Рынок поглотил меня.

Тут тебе и шмотки, и птица, и скот, и, самое главное, — свежая еда.

Прогуливаясь между палаток, и чуть не захлёбываясь слюной, я приметил женщину, торгующую лепёшками и жареной курицей — что-то типа куры-гриль. Тут я не смог устоять. Сражённый манящим ароматом горячей еды, я поплыл к прилавку, ломящегося от жратвы.

— Что по чём? — спросил я.

— Как всегда.

Не женщина, а деревянная матрёшка. И не та, что в самом конце. Нет. Это самая первая. Самая жирная, в пёстром платке, с отъеденными щеками и потным лбом. Она грызла семки и плевала себе под прилавок, приветливо улыбаясь проходимым мимо покупателям. Мне она не улыбнулась. Сделала вид, что не замечает.

— Заверните лепёшку и курочку, — вежливо попросил я.

Сплюнув очередную шелуху себе под ноги, она встала со стула. Отряхнула руки о замызганный фартук. И посмотрела на меня, как на бродягу, заскочившего отлить в ЦУМовский сортир, где пахнет розами и шалфеем.

— Курочку тебе? — и заходила ходуном от хохота.

— Не упадите на землю, там грязь осталась после свиней.

Она замерла. Нахмурилась.

— Чего тебе?

— Курочку.

Я запрокинул капюшон. Открыл свету юные глаза и красивую улыбку, которой одарил женщину.

Разглядев меня поподробнее, матрёшка чуть расслабилась. Улыбнувшись, спросила:

— Деточка, а монетки тебе дали родители? Или ты подзаборная? Для попрошаек у меня только горсть семян.

Тонко. Очень тонко.

Ну что, настало время мешочка приколов. Или пан или пропал! Я достаю мешочек, развязываю шнурок. Ухватив двумя пальцами засохший сосок, выуживаю его наружу. Протягиваю этой грубой бабе, ощущая неловкое чувство показавшегося на горизонте пиздеца.

Вначале матрёшка нервно оглянулась по сторонам. Уставилась на мои пальцы и начала внимательно рассматривать сосок. Потом с подозрением уставилась на меня. Заглянула в глаза. И смотрела, словно пыталась прочесть мои мысли. В отражении её огромных серых глаз я видел проходящих мимо людей, видел стоящий за спиной огромный прилавок, за которым шла продажа пошитых вещей, постельного белья, шкур животных.

Я вдруг дёрнулся, поняв, что она с несвойственной ей скоростью вырвала монету из моих пальцев. Быстрая какая! Рыночные женщины — это не просто люди, это сверх человеки, которые могут с лёгкостью заболтать, облапошить, обыграть любого, кто и близко не стоял с рыночной философии. Для них мы — людишки, ходячие кошельки, корм рыночной элиты. Вот и я сейчас — мелкая девчонка, попавшая в жесткой мир рыночных прилавков.