Все ее пожитки уместились в один чемодан.

Ее привезли в дом в самом конце заросшей деревьями аллеи. Чарльз занес ее вещи внутрь, затем провел экскурсию по жилищу. Оно было небольшим и мрачным – деревья загораживали почти весь свет. Но он в этом доме вырос и с воодушевлением вел ее сквозь комнаты, не замечая, что она выше него и ей приходится нагибаться и что косяк каждой двери нависает над ней, будто грозный кулак.

В ее спальне был коричневый ковер, письменный стол и узкая кровать. Когда она подошла к окну, ей стало зябко, зато от вида захватывало дух. Сразу за маленьким садом начинался утес – весь в бурьяне, а чуть дальше – обрыв и гибельное море, блестевшее словно мрамор.

Генриетта, дочь Чарльза, первые недели стеснялась Сары. Но ни разу не пропускала уроков. Поскольку «школ тут нет», как сказал однажды Чарльз, они занимались три часа по утрам и два часа после обеда в комнате с обоями в лошадках-качалках. Ей было почти тринадцать лет, при этом она была весьма начитанна и необычайно сообразительна. Своими зелеными глазами и медной кожей она совсем не походила на отца, и Сара задавалась вопросом, приходилась ли вообще она ему дочерью. Ее мать умерла от малярии, когда девочка была совсем мала.

Сара ничего не знала о детях и общалась с ней как со взрослой. Генриетта расцвела, и девушки крепко сдружились.

Большую часть времени Чарльз был занят работой над своими объемистыми мемуарами о годах, проведенных им в Индии. Работа была утомительной, и зимой он подхватил неизвестную болезнь. Сара ухаживала за ним так же, как за отцом: носила суп в его стылую комнату в мансарде.

Его настигла лихорадка. Когда он был совсем плох, ему удалось внятно произнести только одну фразу. Сара принесла ему воды, и он схватил ее за руку: «Позаботьтесь о Генриетте, если я умру». Она удивилась, что, будучи едва в сознании, он больше всего волновался за дочь: она редко видела их в одной комнате и привыкла думать о них как о двух существах, у которых нет ничего общего. Реакция Генриетты удивила ее не меньше: она стала молчалива и нервничала, обедая с Сарой за одним столом.

За несколько дней до Рождества в самочувствии Чарльза произошел перелом. Он проглотил тарелку супа, сел в постели и заявил, что к нему вернулось здоровье. Сара в тот момент была подле него. Он поблагодарил ее за проявленную доброту и заботу в период его болезни и, все еще небритый и в пижаме, сделал ей предложение – словно всучил подарок.

– Простите, – пробормотала она. – Не думаю, что у нас получится.

Мгновение Чарльз выглядел ошеломленным, но затем вежливо кивнул.

– Понимаю.

Второе предложение было не таким прямолинейным и случилось двумя неделями позже, когда он был прилично одет и хорошо подготовился, – оно было замаскировано в извинениях.

– Сара, я прошу у вас прощения за бестактность, которую проявил пару недель назад. Меня лихорадило. Мысли все еще путались. Неприлично было ставить вас в такое положение.

Ее окатило волной облегчения.

– Однако, – продолжил он, – должен признаться, что сама идея была отнюдь не горячечным бредом, а искренним выражением моих чувств. – Ее облегчение свернулось в горле тугим комком. – Не могу отрицать, что испытываю к вам особенную приязнь. Вы необыкновенная женщина.

Он вынул карманные часы и стал поигрывать с ними, бездумно крутя стрелки.

– Дам вам время обдумать мои слова. – Он облизнул кончик пальца и потер заляпанное стекло над циферблатом. – Думайте сколько угодно. Я лишь боюсь, что однажды ваше присутствие здесь станет для меня слишком мучительным, словно невыполненное обещание. В таком случае для нас обоих будет лучше, если наши пути разойдутся и вы устроитесь на работу в другое место.

Она сочла это завуалированной угрозой, не оставлявшей ей выбора: плохая рекомендация могла лишить ее возможности устроиться хоть куда-нибудь. Они поженились весной. Его седеющую шевелюру пригладили, а ее волосы перехватили на затылке бантом. Он нескладно произнес слова супружеской клятвы. Она, одетая в серо-голубое платье, повторила, будто хмурый попугай. «Или так, или нищета», – думала она.

Наступило лето, и Сара с Генриеттой перенесли свои занятия в летний домик – приземистое строение из дерева и стекла на самой высокой точке сада. Оттуда открывался вид на море. В углу стоял телескоп, подаренный Генриетте на день рождения.

Как-то тихим июньским утром Сара вошла в летний домик и обнаружила Генриетту на корточках возле телескопа, та изучала береговую линию. Девушка услышала, как позади нее щелкнула дверь, и обернулась.

– Сара, иди сюда, смотри. Что-то случилось на острове Голубой жемчужины.

– Что ты там видишь? – Сара подошла к ней.

– Входная дверь распахнута. Она болтается на ветру. Окно разбито, а на траве валяется одежда.

Остров Голубой жемчужины – незыблемая каменная глыба в трех сотнях ярдов от берега – был окружен кольцом острых черных скал, скрытых под водой, поэтому добраться туда на лодке было практически невозможно. Достичь острова можно было только дважды в день во время высшей точки прилива, но лишь в том случае, если знаешь путь между скалами. Когда море отступало, вода уходила сквозь эти каменные зубья, бурля, словно кипяток, поэтому некоторые именовали этот остров Чертовым. Но полковнику это прозвище не нравилось, и он всегда называл остров так, как привык с детства, – островом Голубой жемчужины.

Двадцать лет назад один американский миллионер, сраженный живописным видом, выстроил на нем дом. Но скальная порода оказалась неподатливой, и белое строение, давая осадку, покосилось по всем углам, словно тающая льдина. Дорогой и безрассудный проект позже был заброшен из-за непрактичности и многие годы пустовал. Но, судя по всему, где-то разместили объявление о его сдаче, потому что периодически туда кто-то заселялся. Одно лето в нем провел художник, работавший над серией картин на морскую тему. Семья аскетов умудрилась прожить в нем целый год. Однажды его арендовал военно-морской флот в качестве базы для каких-то учений. Но большую часть времени его окна были темны.

– Там есть какая-нибудь лодка?

Генриетта изучила маленький причал, у которого обычно швартовались лодки.

– Видно кусок отрезанной веревки, но самой лодки нет.

– Откуда ты знаешь, что веревку отрезали?

– Она привязана к столбику, но не достает до поверхности воды. Нет смысла в такой привязи – а значит, веревку отсекли.

Сара погладила ее по голове.

– Ты права. Возможно, там что-то случилось. Все остальное можно было бы списать на чей-то кутеж, но раз лодки нет на месте, значит, произошло что-то другое. Можно взглянуть?

Она поняла, что в доме творится нечто странное, когда пару дней назад заметила прибывающих туда гостей: его обычно снимали те, кто искал одиночества либо единения с природой, а не группы людей, беззаботно болтающих друг с другом. Она гадала, было ли то секретное общество или политическая партия, хотя приехавшие не походили ни на то ни на другое. Они скорее выглядели гостями какого-то званого вечера.