Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лавкрафт не только сочинял прозу, но и продолжал зарабатывать скромные суммы на редактировании, понемногу привлекая к себе будущих авторов «странного» жанра, которым требовалась вычитка рассказов. Последний раз он выполнял подобную работу еще в 1923–1924 годах, когда отредактировал четыре рассказа для К. М. Эдди-мл., но летом 1926 года Уилфред Б. Талман, новый друг Лавкрафта, обратился к нему с историей под названием «Две черные бутылки». Лавкрафту рассказ показался многообещающим – а Талману, позвольте напомнить, тогда было всего двадцать два года, и он не считал писательство главным творческим занятием, – однако он предложил внести в него изменения. К октябрю работа была закончена, и оба автора остались более-менее довольны результатом. В получившемся рассказе нет ничего особенного, и тем не менее он попал в августовский номер Weird Tales 1927 года.
В рассказе «Две черные бутылки» повествование ведется от лица человека по имени Хоффман, который приезжает осмотреть поместье только что скончавшегося дяди, пастора Йоханнеса Вандерхофа. Вандерхоф был пастором в небольшом городке Даальберген, что расположен в горах Рамапо (на севере Нью-Джерси, которые простираются до самого Нью-Йорка), и о нем ходят странные слухи. Говорят, он попал под влияние старика Абеля Фостера, церковного сторожа, и начал произносить страстные демонические проповеди перед все сокращающейся паствой. Хоффман, желая во всем разобраться, находит Фостера в церкви: тот пьян и сильно напуган. Старик рассказывает причудливую историю о первом пасторе церкви, которого звали Гильям Слотт: в начале восемнадцатого века он собрал целую коллекцию эзотерических книг и, похоже, занимался демонологией. Фостер тоже прочитал эти книги и пошел по стопам Слотта вплоть до того, что забрал душу Вандерхофа из тела, когда тот умер, и поместил ее в маленькую черную бутылку. Однако Вандерхоф, застрявший между раем и адом, проявляет беспокойство и, судя по всему, пытается выбраться из могилы. Хоффман понятия не имеет, как отнестись к этим безумным россказням, но вдруг замечает, что крест на могиле Вандерхофа заметно покосился. Потом он видит две черные бутылки на столе рядом с Фостером и протягивает руку к одной из них, а во время потасовки с Фостером одна бутылка разбивается. Фостер вопит: «Мне конец! В той была моя душа! Пастор Слотт забрал ее двести лет назад!» После чего тело Фостера моментально рассыпается в прах.
Эту историю нельзя назвать совсем уж невпечатляющей, тем более что ближе к концу в ней убедительно создается атмосфера ужаса, в основном благодаря диалекту Фостера. Остается лишь один вопрос: насколько значительную роль сыграл Лавкрафт в создании данного произведения? Из его писем к Талману становится ясно, что Лавкрафт не только написал часть рассказа, особенно отрывки с использованием диалекта, но и предложил внести серьезные изменения в его структуру. Талман скорее всего прислал Лавкрафту и черновик, и краткое описание рассказа – или, может быть, только начало истории в черновом варианте и краткий пересказ сюжета. Лавкрафт советовал упростить структуру так, чтобы все события читатель воспринимал с точки зрения Хоффмана. Что касается языка, Лавкрафт пишет: «По поводу моих действий с манускриптом – уверен, вы не найдете никаких вмешательств в ваше творческое чутье. Мои изменения почти во всех случаях затрагивают только выбор слов, и все это сделано ради более гладкого и плавного стиля»68.
В мемуарах 1973 года Талман упоминает редактуру Лавкрафта с некоторым раздражением: «Он внес ненужные мелкие изменения, особенно в диалоги… Перечитав рассказ уже в напечатанном виде, я подумал, что без этих изменений было бы лучше, поскольку диалектная речь у него вышла слишком неестественной»69. Вероятно, в связи с этим Талман и преуменьшил роль Лавкрафта в данной работе, ведь его стиль прослеживается и в других частях рассказа, а не только в диалогах с использованием диалекта. Как и многие последующие редакторские работы Лавкрафта, «Две черные бутылки» – это стандартный рассказ в жанре ужасов, который понравился Фарнсуорту Райту – неудивительно, что он сразу принял его к публикации, отвергнув более замысловатые произведения Лавкрафта.
В октябре Говарду выпала возможность потрудиться над совсем другим редакторским проектом под названием «Бич суеверий». О нем почти ничего не известно, но, скорее всего, речь шла о совместной редактуре Лавкрафта и К. М. Эдди по поручению Гарри Гудини. Иллюзионист выступал в Провиденсе в начале октября и обратился к Лавкрафту со срочной задачей – написать статью с критикой астрологии. За эту работу он заплатил семьдесят пять долларов70. Статья не была опубликована, однако в ней, возможно, содержалась задумка полноценного полемического материала на тему всевозможных суеверий. Гудини, конечно, и сам уже выпустил несколько подобных работ, включая «Фокусника среди призраков» 1924 года издания (экземпляр этой книги он преподнес Лавкрафту с дарственной надписью); теперь же его интересовал труд с более научным уклоном.
От «Бича суеверия» остались только наброски Лавкрафта и первые несколько страниц книги, написанных Эдди по заметкам Говарда, в которых ожидаемо упоминается происхождение суеверий в первобытные времена («Все суеверия и религиозные идеи родились из попыток первобытного человека установить причины возникновения природных явлений»), при этом много информации взято из «Мифов и мифотворцев» Фиске и «Золотой ветви» Фрэзера. Сохранившаяся глава однозначно написана Эдди: в ней почти не чувствуется стиль Лавкрафта, хотя приведенные факты по большей части были предоставлены именно Говардом.
Однако тридцать первого октября Гудини внезапно скончался, и проект не получил дальнейшего развития, так как супругу Гудини он не заинтересовал. Пожалуй, оно и к лучшему, поскольку существующий материал нельзя назвать выдающимся и ему заметно недостает