научной основы. Может, Лавкрафт неплохо разбирался в антропологии для дилетанта, но у них с Эдди не хватило бы научных знаний, чтобы привести это дело к достойному завершению.

Вскоре после написания «Модели Пикмана» случилось нечто странное – Лавкрафт снова оказался в Нью-Йорке. Приехал он не позднее понедельника, тринадцатого сентября, потому что вечером того дня он ходил с Соней в кино. Цель этой поездки мне не совсем ясна. Говард пробыл в городе совсем недолго – то был всего лишь визит, а инициатива, мне кажется, исходила от Сони. Как я уже говорил, она сообщила, что отказалась от работы в Кливленде и вернулась в Нью-Йорк, чтобы жить поближе к Провиденсу (куда она надеялась выбираться на выходные, хотя эти планы так и не осуществились), но скоро ей предложили очень хорошую должность в Чикаго, от которой никак нельзя было отказываться, и Соня отправилась туда. По ее словам, она пробыла в Чикаго с июля до Рождества 1926 года, не считая поездок в Нью-Йорк за покупками раз в две недели71. Либо Соня ошибается насчет времени отъезда в Чикаго (скорее всего, это был сентябрь, а не июль), либо их встреча случилась во время одной из ее регулярных поездок в Нью-Йорк. Подозреваю, что второй вариант более вероятен, так как Лавкрафт не упоминает никаких квартир, а говорит, что они вместе сняли номер на Манхэттене в отеле «Астор» на пересечении Бродвея и 44-й улицы, а во вторник утром «С. Х. ждали дела с самых ранних часов, и время так поджимало, что у нее не осталось ни одной свободной минутки на запланированные развлечения»72. Хотя официально Лавкрафт все еще оставался мужем Сони, к тому времени он, похоже, снова приобрел «гостевой» статус, как и во время визитов в 1922 году. Большую часть времени он провел с «бандой», а именно с Лонгом, Кирком и Ортоном.

В воскресенье девятнадцатого сентября Лавкрафт по настоянию Сони отправился в Филадельфию – она спонсировала эту поездку73, вероятно, в качестве компенсации за то, что ему пришлось вернуться во «вредительскую зону». В Филадельфии он пробыл до вечера понедельника и по сравнению с поездкой 1924 года сумел более внимательно осмотреть долину Виссахикон, а вдобавок заглянул в Джермантаун и парк Фермаунт. Приехав обратно в Нью-Йорк, двадцать третьего числа Лавкрафт посетил собрание «банды» у Лонга, где произошло два странных события: во-первых, он вместе с другими членами Клуба Калем слушал по радио комментарий боя между Демпси и Танни, а во-вторых, познакомился с Говардом Вулфом, другом Кирка и репортером Akron Beacon Journal. Лавкрафту показалось, что это был обычный светский визит, однако позже он с изумлением обнаружил, что Вулф написал статью, посвященную состоявшейся встрече и конкретно Говарду, для колонки «Разное». Это была одна из первых, а может, и самая первая статья о Лавкрафте, вышедшая за пределами любительской прессы и «странной» литературы, поэтому очень жаль, что точная дата выхода материала нам не известна. Я видел эту колонку только в виде газетной вырезки; появилась она, судя по всему, весной 1927 года, а сам Лавкрафт получил статью лишь весной 1928 года, когда Кирк, носивший ее с собой целый год, наконец-то отдал ее Говарду.

Вулф назвал Лавкрафта «пока еще неизвестным писателем в жанре ужасов, чьи работы сравнимы с любыми современными произведениями в данной области» и отметил, что весь вечер обсуждал с Лавкрафтом «странную» прозу. Затем он добавил, что за следующие несколько месяцев прочитал много старых выпусков Weird Tales, и творчество Лавкрафта впечатлило его еще сильнее. «Изгоя» Вулф счел «настоящим шедевром», «Усыпальница», по его мнению, «почти того же уровня», даже о «Неименуемом» и «Болоте Луны» он отзывался положительно, а вот «Храм» оказался «не так уж хорош». Завершалась статья пророческим выводом: «Как мне сообщили, автор ни разу не отправлял свои рассказы в книжное издательство. Наткнувшимся на этот материал читателям я рекомендую убедить его подготовить подборку рассказов и предложить для публикации. Любой его сборник будет пользоваться успехом и популярностью». Ни Вулф, ни Лавкрафт не могли представить, сколько еще времени пройдет, прежде чем это наконец-то случится.

Лавкрафт оставался в Нью-Йорке до субботы двадцать пятого сентября, после чего вернулся домой на автобусе. Судя по письмам к тетушкам, он приятно провел эти две недели: осматривал достопримечательности и встречался с друзьями, которые были для него единственным спасением в огромном мегаполисе. Думаю, и Лавкрафт, и Соня прекрасно понимали, что с его стороны это был лишь недолгий визит.

В конце октября Лавкрафт совершил еще одну поездку, на этот раз вместе с Энни Гэмвелл и не так далеко от дома. Впервые с 1908 года он посетил Фостер – город своих предков. Приятно читать записи Лавкрафта об этой экскурсии, во время которой он не только наслаждался красотой своей любимой сельской местности Новой Англии, но и восстановил связь с родственниками, по-прежнему чтившими память Уиппла Филлипса: «Никогда прежде меня так живо не притягивало к истокам предков, теперь я ни о чем другом и мыслить не могу! Меня переполняют и насыщают жизненные силы моего унаследованного существа, и я духовно очистился среди настроения, атмосферы и личностей моих крепких новоанглийских прародителей»74.

То, что Лавкрафт действительно «ни о чем другом и мыслить не мог», проявилось в его следующем рассказе «Серебряный ключ», написанном примерно в начале ноября. В этой истории Рэндольфу Картеру, восставшему после «Неименуемого» (1923), тридцать лет. Он «потерял ключ к вратам снов» и пытается привыкнуть к реальному миру, который теперь кажется ему банальным и неудовлетворительным с эстетической точки зрения. Он успеет испробовать все новинки литературного и физического мира, пока однажды не найдет ключ – какой-то серебряный ключ на чердаке. Поехав на машине по «старому знакомому пути», он возвращается в сельский район Новой Англии, где прошло его детство, и каким-то волшебным и необъяснимым образом превращается в девятилетнего мальчика. Картер сидит за ужином со своей тетей Мартой, дядей Крисом и рабочим по имени Бениджа Кори и чувствует себя прекрасно – наконец-то он сбросил с себя сложности утомительной взрослой жизни и вновь вернулся в чудесное детство.

«Серебряный ключ» принято считать историей в стиле Дансени – по той лишь причине, что это сновидческая фантазия, а не рассказ в жанре ужасов, однако с Дансени он никак не связан, за исключением, пожалуй, использования фантазийных элементов в философских целях – хотя не факт, что и этот прием был взят непосредственно у Дансени. И еще здесь можно обнаружить любопытную, хоть и едва заметную связь. Потеряв