– Но вы меня уже до отказа зарядили буузами и супом! Пощадите! – взмолился Алексей.

– А как же боовы? – Хозяйка сделала вид, что обиделась.

– А что это? – с опаской спросил московский гость, который уже понял, что живым его отсюда не выпустят. Он умрет от обжорства.

– Сладкое тесто, жаренное в масле, – невозмутимо пояснил Боярский. – Подают боовы со сгущенкой.

Савелий Ильич при этих словах облизнулся, а Леонидов чуть не застонал, но быстро сообразил:

– Но ведь сгущенка – это не национальное бурятское блюдо. Сгущенку я и дома поем.

– Ладно, передохните, – сжалилась хозяйка. – А я вам про город расскажу. Все в основном на Байкал приезжают, это, мол, жемчужина Сибири. А Иркутск разве не жемчужина? Хотя нет. Это бриллиант. Многие считают, будто у нас до декабристов ничего и не было. Никакой культуры и эпохальных достижений. Только и слышишь: расскажите о декабристах. А где здесь Музей декабристов? А где тракт, по которому они на каторгу шли? Мне это немного обидно. Говорят, что нашему городу особенно повезло, когда сюда разрешили переехать семьям декабристов, и каждый житель считал за честь посетить их дома. Но город и до этого бурно развивался. В конце восемнадцатого века здесь стали проходить ежегодные ярмарки, что способствовало строительству новых мельниц, фабрик, пивоварен, многочисленных лавок и магазинов, а также Гостиного двора. Здание, кстати, было построено по проекту знаменитого итальянского архитектора Джакомо Кваренги, который также проектировал Александровский дворец в Царском Селе, здание Академии наук в Санкт-Петербурге и Английский дворец в Петергофе. По мнению самого Кваренги, его иркутский проект, одно из первых зданий итальянца на российской земле, выводил губернский город в один ряд с главными торговыми центрами огромной империи. Это говорит о том, что Иркутск имел для государства особое значение и его старались всячески развивать. К сожалению, Гостиный двор до наших дней не сохранился.

Леонидов с интересом слушал. А когда Номина Баировна перевела дух, сказал:

– Сергей уже удовлетворил мой интерес, когда я спросил про исторический мемориал на Иерусалимской горе, рядом с отелем, в котором я остановился. Я гулял по городу и заметил, что здесь много храмов.

– Уникальных храмов, – подчеркнула Номина Баировна. – К сожалению, деревянные, такие как Спасская церковь, сгорели. Но взамен возвели каменную. Помимо этого построили огромные Триумфальные ворота. Они располагались при выезде из Иркутска в сторону европейской части России – на Московский тракт и поэтому стали называться Московские. Конечно, декабристы несли просвещение в народ, тут ничего не скажешь. Они открывали школы, причем не только для мальчиков, но и для девочек, в чем заметно опередили европейское образование. Устраивали домашние концерты, причем с участием заезжих итальянских, французских и, само собой, петербургских музыкантов и певцов, ставили домашние спектакли. Дома Волконского и Трубецкого стали сердцем и культурным центром города.

– Так они же на каторге страдали! Декабристы! – не удержался Алексей. – Томились в кандалах.

– У них были невероятно влиятельные родственники и огромные связи в высшем обществе, – улыбнулась Номина Баировна. – Да, сначала декабристы пошли по этапу на рудники, но их оттуда быстро вытащили и поселили со всем возможным комфортом. Конечно, после столицы им здесь казалось скучно, не было прежнего шика. Но они и не бедствовали. Я могла бы еще многое вам рассказать, но понимаю, что вы пришли по делу. – Номина Баировна посмотрела на внука и примолкшего Савелия Ильича, который враз очнулся:

– Я мог бы вас слушать вечность, божественная! Но сами понимаете: дела.

– Вы хоть наелись? – поинтересовалась хозяйка.

Алексей выразительно закатил глаза: вы еще спрашиваете!

– А почему у бабра перепончатые лапы? – вспомнил он.

– А! Вы это заметили!

– Жуткий зверь. Простите, – опомнился Леонидов. – Я хотел сказать, странный. Какой хоть породы?

– Гибрид, – рассмеялась Номина Баировна. – Все началось с мнимой грамматической ошибки. В тысяча семьсот девяностом году Екатериной Второй был официально утвержден герб Иркутска: в серебряном поле щита бегущий тигр, а в рту у него соболь. «Бабр» на фарси означает «тигр», которые встречались иногда в Забайкалье. А в якутском языке есть слово «баабыр», что означает «амурский тигр». Его и утвердили на гербе. Но в середине девятнадцатого века началась масштабная революция геральдики, и главным геральдистом назначили барона Кёне, который решил, что сибиряки просто не знают, как пишется слово «бобр». Потому что в описании употребили именно местное слово «бабр», а не общепринятое «тигр». В результате утвердили следующее описание герба: черный бегущий бобр с червлеными глазами, держащий во рту червленого соболя. Хотя каждый нормальный человек поймет: как может бобр держать во рту соболя, учитывая их размеры? И зачем? Бобры растительноядные. У Кёне все в порядке было с грамотностью, но, похоже, не с зоологией.

– Но царь-то небось был более грамотный, – не удержался Алексей. – Как он-то это утвердил? Бобра, который охотится на соболя!

– А это был уникальный день русской геральдики. Александр Второй в Царском Селе одновременно утвердил сорок шесть гербов, то есть более половины существовавших на тот момент в Российской империи. Никто не заметил неточность иркутского. Но рисовать бобра на гербе своего города художники не стали, как и затевать переписку с высоким начальством. Во все времена чревато, учитывая масштабы российской бюрократии. Поэтому тигру на гербе просто пририсовали пышный бобриный хвост и перепончатые задние лапы, как водоплавающему. Пойди, барон, докажи, что сие не бобр. Получилась неведомая зверушка. Ошибку исправили только в тысяча девятьсот девяностом седьмом году, то есть она продержалась больше ста лет и бабр уже стал местной достопримечательностью. Благодаря ему Иркутск и наша область стали уникальными в истории геральдики.

– Да уж! Я тоже не удержался, сфоткался на его фоне и жене отослал. Диво дивное.

– Вот видите.

Алексей заметил, как Колобок выразительно посмотрел на часы, висевшие на стене напротив, и Сергей все понял.

– Бабушка, извини, ты очень интересно рассказываешь, но у Алексея Алексеевича есть дело к Саве.

– Вы не только интересно рассказываете, но и потрясающе готовите, – подхватил Леонидов. – Клянусь: объелся, сил нет. И съел бы еще, но…

– Может, с собой завернуть? Боовы, которые вы так и не попробовали.

«Лучше сразу сдаться», – взглядом сказал Сергей, и Леонидов обреченно кивнул. Хоть бы сгущенку в пакет не запихнули вместе с этими загадочными боовами.

Приятная часть визита закончилась. Ему надо было доказать местным следователям дознания, что Скворцова убили, и попросить у них помощи.

Они уединились в маленькой комнате. Здесь тоже на стене висел ковер из советских времен, только размерами поменьше, а вот ковровое покрытие на полу оказалось новым. Бежевое, под цвет обоев. Сама квартирка была небольшая,