— Но за что? — успел растерянно спросить он, близко увидав черный ствол с глушителем.

— За Александра! — холодно ответила Дарья, хотя совсем не собиралась ничего объяснять ему.

Ответ был непонятен Ивану, но Дарье так не казалось. Она уверена была, что когда человек в полуметре от собственной смерти, он станет как угодно изворачиваться, лишь бы отсрочить ее. Сейчас любые слова для него и для нее не имели никакого значения. Она знала, зачем она здесь, и он тоже узнал это. Достаточно для того, чтобы закончить сеанс гипноза. Теперь ствол пистолета стал для него гипнотизером. Не успев больше ни о чем спросить, Иван вдохнул воздух, и в этот миг прозвучал негромкий хлопок выстрела. Он схватился за грудь, и Дарья увидала, как сквозь его пальцы стала проступать кровь и поползла по куртке, а в глазах застыло недоумение. Обмякнув, стал падать на Дарью. Она поспешно отступила в сторону. Иван безмолвно рухнул рядом, лицом в траву. Секунд тридцать постояв над ним, Дарья сунула пистолет в сумочку и быстро скрылась в кустах. Сделала тот же круг и выбралась к своей машине, живо влезла внутрь, положила сумочку на сиденье сбоку и завела мотор. Машина выехала на дорогу и быстро скрылась за поворотом.

Зная эту инициацию Млещенко, когда он, приезжая сюда, обязательно обходит дом вокруг, прежде чем зайти внутрь, а уезжая, делает такой же обход, Настя, обиженная, сидела в машине и ждала. На этот раз его завершающий обход слишком затянулся, Иван надолго пропал за домом. За такое время можно было обойти несколько раз. Наконец ей надоело ждать, она раздраженно протянула руку к рулю и надавила на сигнал. Но зажигание было отключено, машина молчала. А Иван все еще не появлялся. Она нетерпеливо приоткрыла дверь, толкнув ее локтем, и громко позвала:

— Сколько еще можно там болтаться? Ты совсем очумел! Глухой, что ли? Сними с гвоздика уши!

Но снова — тишина. Млещенко не показался из-за угла. Настя, разозлившись, неохотно вылезла из авто, поправила на себе блузку и юбку, и медленно зацокала высокими каблуками по тротуарной плитке. За домом, сбоку от дорожки в траве увидала лежавшего ничком Ивана. В груди у нее ёкнуло. Она приостановилась и кинула взгляд по кустам. Никого. Бросилась к нему, наклонилась. Он лежал в неестественной позе: ноги согнуты, руки вывернуты. Настя стала тормошить тяжелое обездвиженное тело и только теперь ощутила испуг. Присела на корточки и принялась переворачивать на спину. Но в этот миг увидала кровь на его куртке. Распахнула ее — кровавое пятно на рубахе. У нее затряслись руки, страх пронзил насквозь. Решив, что он мертв, она шарахнулась назад, вскочила с корточек и лихорадочно заметалась по дорожке, снова ошалело оглядывая заросли. Но кусты хранили молчание. Все вокруг сейчас пугало ее. Ужас сковал тело. Перед глазами распахнула свою пасть страшная тьма. Настя на трясущихся ногах отступила к дому, прижалась к стене спиной. А потом медленно-медленно, обтирая блузкой грязную копоть с кирпичной стены, стала двигаться в сторону угла. В эти мгновения казалось, что до угла ей придется двигаться целую вечность. Угол сейчас представлялся неким спасительным краем дома, за которым можно было спрятаться от преследующего страха. Наконец она добралась до него, а достигнув, кинулась бегом к машине. В голове у Насти была только одна мысль: поскорее убраться от этого дома, убежать, уехать, чтобы больше не видеть ничего и не испытывать на себе весь кошмар. В этот миг она ощутила себя одинокой, беззащитной, несчастной. Представила, что из-за кустов за нею наблюдают чьи-то злые чужие глаза. И, возможно, на нее нацелен пистолет. Почему-то сразу Настя услыхала голос того ночного гостя, который в квартире Млещенко допытывался, где Римма Дригорович. Ей чудилось, что именно он сейчас отовсюду смотрел на нее. У нее стучали от страха зубы, она прыгнула за руль машины и опустила руку к замку зажигания, царапнув его ухоженными ногтями. Ключа не было. Она вздрогнула, сообразив, что ключ должен быть в кармане у Ивана. Какое-то время приходила в себя, настороженно стреляя глазами сквозь стекла. Никого вокруг. Никаких чужих глаз. Никакого пистолета. Никто не собирается ее убивать. Хотели бы — давно б сделали без лишних хлопот. Здесь она совершенно одна, если не считать тела Ивана за домом. Напряженно она собралась с духом и снова медленно, с опаской вылезла из машины. Преодолевая себя, двинулась к дому. Блузка и юбка сзади были в черных полосах от копоти. Сиденье со спинкой в машине, где только что она сидела, было грязным. Боязливо, бесшумно Настя прокралась по дорожке вдоль дома, завернула за угол, сжалась, увидав Ивана все в той же позе. На цыпочках подошла. Испуганно дотронулась. Слух был обострен так, что чудилось, будто она слышала, как трутся между собой травинки и листья. И в эту секунду ей послышалось дыхание Ивана. Она пригнулась. Он дышал. Он был жив. Напряглась и повернула его на спину. Кровавое пятно на рубахе под курткой расползлось еще больше. С исступленной радостью вскричала:

— Иван, ты ведь живой! Ты живой, живой! Как ты меня напугал! — Присела, смотрела на окровавленную рубаху и не знала, что нужно сделать в данную минуту. — Очнись, Иван, очнись! Только не умирай! — Вскочила. — Я сейчас позвоню в скорую! Я бы тебя сама в больницу отвезла, да я тебя в машину не затащу. Ты смотри не умирай! Я сейчас, сейчас! — Побежала к машине, распахнула дверь, дрожащими руками схватила сумочку, сунула руку за телефоном. Пальцы тыкались по экрану, путая цифры. Наконец набрала номер, вызвала. Бегом вернулась к Млещенко. — Крепись, Иван, держись! Пообещали скоро приехать!

Потом села возле него в траву, отдышалась, подумала и позвонила в полицию.

Прошло около часа. Скорая и полиция приехали почти одновременно. Млещенко был жив. Врач — молоденький, видать, только что окончивший учебное заведение, с непослушными вихрами на голове, тонкими пальцами и намеренно суровым видом, вероятно, с той целью, чтобы показать себя тертым специалистом, — быстро осмотрел его, оказал первую помощь. Затем на носилках Ивана перенесли в машину и увезли. Оперативники, трое парней в разных рубахах с короткими рукавами и брюках, окружили Настю с вопросами. Ее рассказ был коротким и совершенно не удовлетворил их. По лицам проплыло разочарование. Настю расстроило, что она ничем не смогла помочь операм, и она обиженно пробормотала:

— Ой, ну я же не виновата, что ничего не видела! И выстрела не было, я не слышала.

— Выстрел как раз был, — заметил худощавый опер, чуть заикаясь и вытягивая при этом нижнюю губу вперед. — У Млещенко пулевое ранение. Просто оружие с глушителем.

— А ты по траве вокруг раненого кружила? — спросил второй, небольшого росточка, все время потирающий бледные руки, как будто у него потели ладони.

— Нет, — отозвалась взволнованно Настя. — Я, когда увидала, что он живой, села сбоку и сидела никуда с места не двигалась, ждала, когда приедете вы. Надеялась, что он очнется, но он не очнулся.

— В таком случае стрелок подошел к нему из зарослей. Почти вплотную. — Опер, потирая ладони, показал на примятую траву. В высокой траве была четко видна пробитая тропинка, она вела в кусты.

— Пойду-ка гляну, что там, — сказал третий, с залысинами и хитринкой в глазах, покашливая все время, как обычно делают заядлые курильщики с большим стажем.