Я вновь горю на плато Агадем,

Пытаясь в жизни что-то изменить!»

Он прочитал эти строки с совершенно застывшим лицом, а после оба долгое время молчали. Павлик прикурил, затянулся, и с силой запрессовал окурок в пепельницу.

– Душа уже не принимает, – невесело усмехнулся он, – а руки все тянутся! Короче, я тогда спиной об столб фонарный шарахнулся – до искр из глаз! А этот тип на коленях елозит, и от контраста такого мне еще страшнее стало! Он, тип-то этот, как нормальный ведь выглядел, а тут с катушек в один момент слетел! Я от столба еле отлип, спина гудит, в глазах – искры, а этот черт ко мне на коленях ползет, глаза – в пол-лица, и тихонько так выть начинает: «Ты знаешь, как пахнет жареным мясом?!» Он вопрос-то вроде бы и безобидный задает, только я-то знаю: он мясо человеческое в виду имеет! Я столбом соляным застыл, а он меня за руку хватает, – лицо Павлика побелело и стало почти цвета скатерти, – и в лицо прямо тихонько так: «Спаси Сережку!»

Его начало ощутимо трясти. Некоторое время оба сидели молча. Игорь Сергеевич напряженно молчал, рассказчика поколачивало крупной дрожью. Спустя некоторое время он взял себя в руки, вытер вспотевший лоб и немного виновато улыбнулся:

– Я потом ничего толком и не помню… Только что вырвался от него да давай ломиться по Покровке, к прудам… Метров на триста отбежал – малость успокоился. Самому стыдно: ну мало ли психов в Москве? А там, на Покровке, магазин еще эзотерический один, так там этих странных – через одного, но в основном-то мирные они. Думаю: а этот, значит, совсем с катушек слетел, от эзотерики-то с кем не бывает? Отдышался, уже к бульвару подхожу, тут и началось! Как граната под ногами рванула, если ощущения свои передавать правильно! А может, и не как граната, – он устало пожал плечами. – Хрен его знает, как оно, гранатой-то… Факт, что поплыла у меня земля под ногами, я даже не помню, как на корточки присел. Ноги не держат, в ушах – звон стоит… А вокруг, – Павлик понизил голос и неуверенно посмотрел на собеседника. – Я сейчас вам расскажу, конечно, что случилось, но вы точняк подумаете: либо гонит, либо дурак полный, а нормальным прикидывается только для виду!

Игорь Сергеевич молчал. В глазах его застыло странное напряжение.

– Короче, – Павлик прикурил очередную сигарету и досадливо поморщился, – если уж начистоту говорить, то я как будто в какое-то совсем другое место попал… Бульвар исчез, и город привычный… А фишка в том, – он понизил голос, – что вокруг – тоже Москва, только другая! Как в фильмах старых показывают, про довоенные годы-то! Я вот рассказываю сейчас долго, а на деле, может, пара мгновений и промелькнула всего… Знаете, как включили и выключили картинку быстро: словно меня из этой Москвы выдернули и на миг в ту – старую, довоенную – бросили! Это я потом, конечно, уже себе объяснил, когда закончилось все. А в тот момент – просто как взрыв какой-то и картины туманные города старого. Все через завесу как будто, – Павлик немного оживился. – Я почему тезку-апостола-то люблю так цитировать? Да потому что вот это его «как через стекло мутное!», оно знакомо мне! И понятно сразу, что человек про свой опыт писал, а не поллюции это умственные! Вот со мной точно так – как через стекло мутное картина Москвы предвоенной! И я – там. Людей мало, и другие они… Одеты, в смысле, совсем по-другому, – он махнул рукой. – Тут до морковкина заговенья можно рассказывать, но если так, ретроспективно, то меня как перенесло на несколько мгновений туда, в Москву старую. Но ужас не в этом даже. Ужас в том, что я будто бы один в двух лицах получаюсь! И та Москва мне знакома, куда перебросило меня, и память об этой осталась! Получается, я раздвоился, что ли: себя и как Павлика Андреева помню, но и тот, который в старой Москве живет, и он мне родной! – он махнул рукой. – Да что там – родной! Он и есть я, или наоборот: я – это он. Вот он на миг в своей Москве и очутился, а еще он каким-то макаром меня помнит, Москву нашу, современную! Вот от этой двойственности весь мой шок и случился! – Павлик потянулся к своей рюмке и допил остатки текилы. Он снова закурил, тяжело вздохнул и посмотрел на Игоря Сергеевича. – Можно много еще чего сказать, но я только одно добавлю: вот тут-то я и подумал, что реально с концами пропал! Знаете, сон, какой бы он там ни был, сновидение или обычный сон, – это все-таки одно. А когда вдруг среди бела дня тебя в какой-то другой город кидает, а потом – назад, тут – все, реально пиздец котенку!

Игорь Сергеевич даже не улыбнулся. Лицом он закаменел давно, и теперь безучастно помешивал соломинкой в пустом бокале, уставившись в пепельницу, где дотлевала его сигарета.

– Ну а потом такое началось: словами не опишешь! После случая этого, – Павлик продолжал, – я даже успокоиться не успел, буквально день-два прошло… Подхожу к подъезду своему вечером – и та же самая хрень! Пустырь какой-то, бараки… И дома нет! Потом – бах! – и опять: дом, Москва, подъезд, люди… Я на пятый этаж, где квартиру снимал, – пулей, шкафчик открываю, там – «Мартини» пузырь литровый, я его – залпом почти! К дивану сначала ломанулся, потом – в ванну… Налил кипятка почти, залез, а самого дрожь бьет, согреться не могу! Вылез из ванной – к ларьку бегом еще за бутылкой. Меня литр тот вообще не вставил! А из подъезда-то и выходить страшно, – он отмахнулся от воспоминаний. – Да я вообще уже всего бояться начал, если честно. Иду – трясет! Мысль одна: сейчас это исчезнет все, – он сделал округлое движение рукой, – а потом опять ХЗ, где окажусь. Но нет, нормально прошло: литр еще взял «Мартини» да «Абсолюта» ноль пять… Дома смешал и за час все это хозяйство-то и уговорил…

Игорь Сергеевич комментировать не стал, только поцокал языком.

– Угу, – Павлик согласно кивнул. – Вам втираю, что слабый я на это дело, – он усмехнулся, – а по своим же рассказам – алкаш форменный. Однако же, верите, нет ли, но спать-то я трезвым почти пошел. Перед сном впервые молиться попробовал! Хотя это и не грех даже – смех один: стоит здоровый конь на коленях и бормочет: «Господи, Иисусе Христе!» И хоть страшно