– Давай, мартышка, рассказывай. – Лиза в элегантном бежевом костюме, белой блузочке с рюшами казалась еще краше, чем всегда. Замужество ей было явно к лицу. Интересно, а оно всех так красит или только избранных? И как, интересно, буду смотреться я после свадьбы?

– Лизуша, милая, родная, только ты меня сможешь понять, – вкрадчиво начала я.

– Я слушаю тебя, подхалимушка! – Лиза была в славном расположении духа. Это хорошо. Значит, воспитывать меня сегодня не станет.

– Понимаешь, Лизуша… у меня проблема. Очень серьезная.

– Так. – Лиза отодвинула тарелку с супом, подалась вперед и напряглась. – Ну, говори скорее, какая проблема?

– Дело в том… – Я путалась между тем, что необходимо донести до ее сознания, и тем, от чего нужно как можно дальше увести. – Видишь ли, я совсем не получаю… удовольствия. Ну, в смысле, удовлетворения! – выпалила вдруг, сама от себя такого не ожидая.

Лизка откинулась назад, внимательно на меня взглянула и лихорадочно забарабанила ноготками, покрытыми перламутровым лаком, по столу.

– И как давно ты… вообще… живешь? – выдавила она из себя.

– Неделю! – гордо сообщаю я.

– А как предохраняешься? – Вопрос правомерный. Мое сообщение не потрясло ее и не шокировало, как я предполагала, значит, и родители должны примириться с мыслью, что я взрослая!

– Ну, обычным способом, – как можно небрежнее произношу я.

– Это как? – усмехнулась Лиза.

– Тщательно моюсь с мылом, – отвечаю спокойно. – Хозяйственным.

– Что?! – Лиза подскочила на стуле. – Кто ж тебя этому научил?

– Марьяша.

– Марьяна, дочка нашего дворника? Она так хорошо разбирается в вопросах гигиены? – Лизка перевела дух. – Знаешь ли ты, дурочка, что щелочная среда – самая благотворная для скорейшего зачатия!

– Да иди ты! – вспыхнула я и стала лихорадочно подсчитывать дни. – Это что же получается?

– А то и получается, что если в этом месяце тебя «пронесет», беги скорее в церковь, мартышка!

– Лиза! Ты хочешь, чтобы я постриглась в монахини? – оскорбилась я.

– Алька! Не говори ерунду. Свечку надо поставить, причем самую толстую.

Конечно же порки избежать не удалось. Слава богу, только в фигуральном смысле. Ни о каком браке со студентом консерватории родители слышать по-прежнему не желали.

– Твои поступки, Александра, говорят о полнейшей безответственности не только перед семьей, – папа чеканил каждое слово, – но даже по отношению к своей собственной жизни: с ней ты поступаешь как инфантильное, недоразвитое существо. Пора бы уже поумнеть. Ты теперь студентка.

– А я и отвечаю! Я уже взрослая, уже студентка, как ты папа правильно заметил, ну так почему вы до сих пор пытаетесь все за меня решить?

– Ну какая ты взрослая, Аля? – Мама вся кипела от негодования. – Ну кто из нашей семьи способен вот так взять и уехать незнамо куда и с кем? А потом при первом препятствии кричать «караул»… Если бы не папа, ты до сих пор куковала бы на керченском вокзале в компании этого желторотого птенца! – Мама была безжалостна.

– Он не птенец! Миша – хоть и молодой, но ужасно талантливый музыкант! И мой жених, между прочим! Официальный! Я люблю его! Люб-лю! Понимаете вы или нет?

Мама недоуменно и вопросительно взглянула на папу, а он только плечами пожал:

– Ты подрасти, Александра, выучись, докажи нам, что сможешь быть самостоятельной, да так, чтоб нам было не страшно выпустить тебя в большую жизнь. А ты все в игрушки играешь…

Почему же предки продолжают относиться ко мне с недоверием? И как доказать им, что я имею право на собственный выбор и самостоятельное решение? Скорее бы восемнадцать исполнилось. Тогда я и спрашивать никого не стану – только они меня и видели!

Учебный семестр начинался в октябре. До того всем без исключения первокурсникам было дано три дня для подготовки к поездке на сбор картофельного урожая в совхоз под странным названием Чисмены.

Выходные родители заранее спланировали провести в подмосковном Доме творчества «Руза» и, уезжая, строго-настрого наказали мне собираться.

– Ты уж нас не подведи, Алечка, – вздохнула мама и, испытующе заглянув в глаза, спросила: – Или нам лучше остаться?

– Ну что ты, мама, поезжайте, отдохните! Вы и так из-за меня нанервничались, – кротко проговорила я и потупила взор, чтобы в нем она не узрела радости по поводу этого отъезда. У меня молниеносно созрел гениальный план на время их отсутствия.

Собрать всех участников августовской экспедиции, вот в чем он заключался. Устроить пьянку-гулянку! Пустая квартира, только это мне и было нужно! Я уселась к телефону, едва за родителями захлопнулась дверь. Все, до кого удалось дозвониться, радостно откликнулись на мой призыв. Каждый пообещал передать «по цепочке» следующему. Особенно важно было, чтоб разыскали и привели ко мне Мишку – ради этого все, собственно, и замышлялось. Ведь он так и не проявился за целый день, который я провела в неведении и беспокойстве.

Мишка пришел первым. Визжа, бросилась к нему, повисла на шее и упоительно взрыднула. Мишка и сам весь дрожал. Так молча, обнявшись, дрожа и всхлипывая, стояли мы в коридоре, пока следующий гость не позвонил в дверь.

На пороге стоял Лапонецкий. Почему же мне не пришло в голову предупредить друзей, чтоб ни в коем случае не сообщали доктору о нашем сборе! Я настолько была поглощена стремлением разыскать своего любимого, что данный фигурант просто вылетел из моей дурной башки.

– Здравствуй, зайка, – сказал Лапонецкий, игнорируя Мишку, – я соскучился, – и потянулся своими мясистыми губами к моей шее.

С отвращением отпрянула.

– Ну, проходите, коль пришли, – пробурчала я не слишком гостеприимно.

Лапонецкий сделал вид, будто пропустил эту колкость мимо своих ушей.

– Я тут деликатесов принес и кой-какого бухла – давай, разберись. – Он сунул мне в руки увесистый пакет.

С пакетом отправилась на кухню. В нем оказалась банка шпрот, консервированная ветчина и полбатона финского сервелата. Из «бухла» – бутылка токайского вина и коньяк – подарки благодарных пациентов, не иначе.

К счастью, народ повалил один за другим. Звеня склянками с «Жигулевским» пивом и недорогим крепленым вином. Все от души радовались встрече, обнимались, звонко чмокались, хохотали. Мы с девчонками завертелись на кухне, торопясь почистить-отварить картошку, разделать селедку и покрыть ее колечками лука, поджарить черный хлеб с солью и чесноком в постном масле. Ветчину с сервелатом нарезать тоненько. Шпроты с кружочками вареного яйца красиво уложить на белый хлеб.

Меня захватило всеобщее возбуждение, я будто бы очутилась в той временной точке, откуда начался наш с Мишкой роман, где мне было волнительно и немножко тревожно. Рассевшись за овальным столом в гостиной, все принялись выпивать-закусывать и с удовольствием, смакуя детали, вспоминать удивительную нашу поездку. Затем, разумеется, забренчали гитары, и народ затянул ностальгическим хором походные песни.