Вот так новости! Чем ему «Омса» не угодила?

– Ну, а сколько, по-твоему, должны стоить «хорошие колготки»? – надулась я.

– Не дешевле двадцати долларов, дорогая! И не вздумай экономить на этом. Значит так, через два часа встречаемся вот в этом кафе. ОК?

17.30

Накупив на тридцать долларов кучу безделушек и потратив всего двадцать пять – на три пары «хороших колготок», жду Грегори в условленном месте.

– Что вы будете пить, мадам?

– Кофе.

Снова кофе. Пожалуй, так сопьюсь! Но что ж еще? Днем заказывать более крепкие напитки считается неприличным.

Всё происходящее вокруг меня кажется фантасмагорией. Я словно не живу, а сама про себя смотрю кино.

18.00

Грегори задерживается. Мне становится слегка не по себе.

А что, если он не придет? Вообще? Куда тогда деваться? Вот растяпа! Я не записала ни его рабочего телефона, ни домашнего адреса! Пожалуй, закажу себе к следующей чашке кофе немного бренди, надо расслабиться.

– Выпиваешь втихаря? – звучит игривый голос за спиной.

– Я так волновалась, Гриша!

– Волновалась? – Он с доброй улыбкой смотрит на меня. – Значит, ты ко мне неравнодушна.

Неужели мы знакомы всего сутки? Мне кажется, я здесь уже неделю и знаю этого человека давным-давно.

– Предлагаю зайти домой, скинуть вещи и переодеться. Через полтора часа мы должны быть в «Метрополитен опера».

– Что будем слушать?

– Сезон оперы завершен. Мы идем на балет, если ты не возражаешь.

19.30

Решила выпендриться. В смысле – облачиться в подаренный Лизой серебристо-черный туалет «для истинных леди». Натянула новые колготки, в которых не стыдно появиться в Обществе. Взгромоздилась на каблуки. Надушилась звездным парфюмом Элизабет Тейлор. Напудрилась, подрумянилась и подвела глаза.

– Боже мой, Алечка, какая ты, оказывается, красивая! – восклицает Грегори.

Больше всего мой слух царапнуло это – «оказывается».

21.00

Мы сбежали после первого отделения. Как-то хиленько протекал балет, без искры. Несколько лет назад я смотрела его в Большом театре и испытала тогда истинный восторг. А здесь – какая-то вялая игра. У солистки словно бы живот болел, так тяжело она подпрыгивала и приземлялась. Да и партнер таскал ее по сцене вымученно. Без вдохновения. К тому же сама я буквально клевала носом. От перенасыщения впечатлениями. Или недосыпа. В общем, не пошел балет. Мы несколько раз переглянулись с Грегори, а в антракте подхватились и покинули старинное это здание.

– Обрати внимание, мы здесь такие одни, – сказал Грегори.

– Какие именно?

– Ну, которые уходят, не досидев до конца. – И добавил: – Заплатив двести пятьдесят долларов. За билет!

21.30. Ресторан Iridium неподалеку от Metropolitan Opera.

Мерцают свечи. Грегори не прикасался еще к своей любимой припущенной спарже и кукурузным крокетам. В моей тарелке остывает изысканное суфле из лосося под сливочным соусом с красной икрой. Я не могу проглотить ни кусочка.

Мы сидим, не отводя друг от друга глаз. Я пью уже второй бокал розового вина не в состоянии унять дрожь. Грегори берет мою руку и кладет между своими ладонями.

– Милая моя, у тебя такие дивные руки, – говорит он. – Я это понял сразу же, как только впервые коснулся их. Знаешь, для меня чрезвычайно важно первое прикосновение к руке женщины.

– Отчего же? – спрашиваю я.

Моей руке неожиданно становится липко.

– Это важнее даже, чем первый взгляд, – продолжает Грегори. – Вид может быть обманчивым, а прикосновение – никогда! Скажи, ты помнишь свое впечатление, когда я впервые взял тебя за руку?

Я помнила это очень четко. Тогда, в лимузине, мне было крайне неуютно и хотелось убежать от него. Прикосновение не доставило мне никакого удовольствия. Оно казалось неприязненным, холодным и чужим.

– Конечно, помню, – ответила я и сокрушенно покачала головой, – что, по-твоему, должна испытать женщина после фразы: «Какие сухонькие у тебя ручки»? Досаду почувствовала, вот что!

– Алечка! Речь шла исключительно об их внешнем виде. Когда я впервые взял тебя за руку, то сразу ощутил приятное тепло. – Он сделал паузу. – Мне очень хорошо с тобой. Просто давно ни с кем не было так хорошо. – Снова помолчал и печально произнес: – Представить не могу, что совсем скоро придется тебя от себя отпустить! Как пережить это, не знаю.

Он прав. Скоро домой. Следует подумать, с каким чувством буду теперь возвращаться в свою разруху и убожество.

– Знаешь, – говорит Грегори, глядя мне прямо в глаза, – моя мама изрекла однажды великую фразу. – Грегори сжал мою руку. – Она прозвучала так: «Нужно быть всегда готовым к встрече со своим Счастьем». – Он пристально смотрит на меня. – Ты только вдумайся, сколько мудрости за этим стоит и как это верно!

Вдумываюсь, киваю.

– Алечка, послушай! Мы с тобой словно бы два одиноких, два гордых корабля, долгое время бороздили чужие реки, моря и океаны, вынужденно прибиваясь к посторонним причалам… И вот, наконец, встретились в одном из морей. И узнали друг друга. И притерлись бортами.

– …бортами… – эхом повторяю я.

– Да. Мне кажется, именно ты способна сделать меня счастливым. Впервые я ощутил это за месяц до нашей первой встречи. Представляешь?

Я недоверчиво покачала головой.

– Правда-правда. Ну, конечно, там, в аэропорту, меня в первое мгновение сбил с толку твой угрюмый вид и тот недовольный взгляд, которым ты меня разглядывала. Я тоже не сразу признал тебя.

С удивлением посмотрела на него. Вот даже как?

– Теперь недоумеваю: где были мои глаза? – продолжил Грегори. – Ты так хороша, Алечка, ты просто прекрасна!

Я ответила ему благодарным пожатием руки.

– Тебе не хватало в этой жизни только одного – меня, – подвел черту Грегори.

– А тебе? – спрашиваю огорошенно.

– А мне, разумеется, не хватало тебя, – снисходительно улыбается Грегори. – Скажи, дорогая, ты же всегда мечтала встретить настоящего мужчину?

– Всегда! – отвечаю честно. Ну, что тут скажешь…

– И, встретив, хотела бы услышать от него нечто особенное?

– Особенное?

– То, чего с трепетом ждет каждая барышня?

– Конечно, – заинтригованно говорю я.

– Готова услышать?

– Готова.

– Прямо сейчас?

– Да!

Грегори вновь сжимает мою руку и произносит торжественно: