– Ровно как и других известных мне ядов.

Он глядел на обер-лейтенанта бесстрастно и равнодушно, подчеркнуто вежливо поклонился ему.

А Вальц новостью был обескуражен не меньше меня. Если в чаше не было ни цианида, ни других ядов – то как была отравлена Жанна Гроссо?

– Со всем уважением, господин Кох, – Вальц нервно дернул шеей, – вы могли допустить ошибку при анализе?

– С той или иной частотой все ошибаются, – не моргнул глазом Кох. – Однако подобный анализ не составляет большой сложности. Ошибка сведена к минимуму, я могу за это поручиться.

Вальц не удовлетворился:

– Могу я просить вас повторить анализ?

– Как вам будет угодно, – поклонился Кох, так и не изменившись в лице.

Чего не скажешь о Вальце. Отступив на полшага, он отточенным жестом, поправил манжеты, искоса взглянул на меня. Встретившись глазами, мы лишь оба дали понять друг другу, что понятия не имеем, что делать со вновь открывшейся информацией.

– В таком случае, – снова спросил Вальц Коха, – возможно, что смерть фрау Гроссо вызвана естественными причинами?

– Исключено, – мотнул головой тот. – На губах фрау Гроссо обнаружены остатки именно что цианида. Она была отравлена – это без сомнений.

Кох помолчал и добавил:

– Если вас, господин обер-лейтенант, интересует мое мнение, то я полагаю, что цианид попал в тело фрау Гроссо иным путем. Вместе с едой или питьем – но посуда была другая.

Вальц кивнул, это и впрямь было самое очевидное объяснение. Спросил:

– Насколько я знаю, цианид калия действует мгновенно?

– Это зависит от дозировки. Достаточно половины грамма, чтобы признаки отравления проявились мгновенно – судороги, затрудненное дыхание, паралич. Смерть в течение минуты. Ежели дозировка меньше, то симптомы проявляются не столь явно, но смерть также неотвратима. Самое большее – полчаса. Цианид калия беспощаден ко всем.

– На момент ее смерти ужин кончился больше часа назад: выходит, актриса приняла яд не в зале ресторана. В любом случае это произошло в ее салоне – или во время беседы с гостями, или во время гадания у креолки.

– Вероятно, – согласился Кох. – Рекомендовал бы вам найти посуду, из которой пила мадам Гроссо.

* * *

Вальц ушел. Я же всячески тянула время, желая как можно дольше остаться с семейством Кохов. Односложно отвечала на вопросы Греты, а мыслями была далеко: продумывала, что скажу Вальцу.

Однако к допросу Вальц приступил не тотчас. Сперва поинтересовался моим мнением относительно семейства аптекаря.

– Господин Кох излишне эмоционален в повседневной жизни, однако, когда дело касается работы, превосходно умеет собраться. Он профессионал своего дела, как мне показалось.

– А что думаете о его супруге? Кажется, вы успели подружиться? – Вальц с обманчивой мягкостью улыбнулся.

Сказать о фрау Кох я могла куда больше, чем об аптекаре. Он что-то скрывает, без сомнений. Что-то, что мучает ее. Однако поделиться своей тайной фрау Кох жаждала с моим супругом – но отнюдь не с обер-лейтенантом. Я отлично помнила, как она поджала губы и ушла от разговора, едва я произнесла его имя.

Оттого я своих соображений насчет супруги аптекаря высказывать и не стала, отделавшись общими фразами.

А после наступило и время допроса:

– Вы не припомните, мадам Дюбуа, – любезно поинтересовался Вальц, – как долго пробыла Жанна Гроссо с Аурелией?

– Меньше минуты, – признала я и в отчаянии прикусила губу.

Это было правдой. И солги я – виновной в убийстве, несомненно, признали бы Аурелию.

– Перед тем, как остаться с креолкой наедине, мадам Гроссо беседовал с вами, не так ли?

– Да… но совсем недолго, мы и четверти минуты не разговаривали. Я вышла от Аурелии – и столкнулась с мадам Гроссо возле штор. Там же мы и перекинулись парой фраз. Отравить ее цианидом калия в этот момент я бы просто не успела!

– Мамочка, что такое цианид калия? – дернула меня за юбку моя любознательная дочь, и я опомнилась.

– Позже расскажу, крошка… Простите, господин Вальц, я должна отвести ребенка в каюту.

Тот меня задерживать более не стал.

После, отдав Софи в распоряжение Бланш, я заперла дверь на все замки и нервно мерила шагами гостиную своей каюты. Пыталась припомнить, что именно делала Жанна в тот момент, когда мы столкнулись с ней у штор.

Был ли у нее в руках бокал? Нет. Совершенно точно нет: в одной она держала закрытый веер, а другой цеплялась за шторы, потому как вина выпила уже достаточно, а пароход как всегда качало.

Значит, яд она приняла не во время гадания, а будучи в своей гостиной. Покуда беседовала со мной. Или чуть позже, когда я уединилась с Аурелией, а Жанна осталась наедине с Евой и месье Муратовым…

Могли ли они что-то ей дать? Вынуждена признать, что могли.

А вина тем вечером Жанна и впрямь пила много. Вино подносил стюард Нойман на небольших медных подносах – на каждом по три-четыре бокала. Те бокалы, без разбору брала и Ева, и месье Муратов, да и я сама выпила один или два.

Нет-нет, не думаю, что цианид был в бокале на подносе Ноймана. Убийца же в смертельную рулетку играл! Я на это надеялась, по крайней мере…

Кроме того, развалилась и столь ладная версия моего мужа – будто некто переоделся стюардом, чтобы проникнуть в альков и подсыпать цианид калия в чашу Аурелии.

Хотя… теперь во весь рост вставал вопрос: кого же видела Ева Райс, входящим в альков? И, ежели этот некто был не стюард, зачем он стюардом переоделся?

8 июня, 16 часов 45 минут, Балтика, открытое море

После гибели мадам Гроссо мы с Евой Райс практически не виделись. Увы, собственные проблемы, страх за детей, сбивающее с толку внимание господина Вальца заставили забыть о горестях тех, кого я еще недавно называла приятелями. А Ева горевала о смерти подруги, это несомненно. В зале ресторана она появлялась редко, предпочитая обедать в каюте, в салон выходила и того реже. Лишь после того, как открыли люки на палубу, я видела ее однажды прогуливающуюся в компании Мишеля Муратова. Оттого и решила, что этим двоим неплохо вместе, и что Ева, по крайней мере, не одна.

Сейчас же, покинув каюту Кохов и желая тотчас отыскать Еву для разговора, я вдруг испытала острый укол совести. Во-первых, оттого что и теперь целью моей было отнюдь не выразить участие ее горю, а во-вторых, потому что я застала весьма неловкую сцену.

– Оставьте меня, наконец, в покое! – тихо, но резко выговаривала Ева Мишелю. – Меж нами все кончено! Останемся друзьями, по крайней мере.

– Друзьями?! – вспылил Муратов. – Ну уж нет!

Они говорили на палубе, снова прогуливаясь вдоль куполообразного витража над машинным отделением. Здесь разговор их скрывал от посторонних ушей шум механизмов, но до меня, «вовремя» подошедшей сзади, долетали обрывки фраз.