– Ева… – рассеянно пробормотал Муратов и попытался объяснить что-то, коснуться ее руки.

Удивлен резкой переменой, судя по всему, он был не меньше меня. Но Ева лишь отмахнула и, кутаясь в накидку, ушла прочь.

А Мишель, досадливо всплеснув руками, оглянулся – и тотчас увидел меня.

– Простите, – пробормотала я. – Я лишь хотела поговорить с мисс Райс.

Но тот не смутился совершенно, полагая, что отношения их уж давно не тайна. Прокомментировал, покачав головой:

– Я бы на вашем месте не рисковал, мадам Дюбуа. Ева сегодня не в духе. Вероятно, в каюту спустилась.

– Мисс Райс несколько вспыльчива, – я осторожно подбирала слова, – но, думаю, она вскорости простит вас, что бы вы ни натворили.

– Знать бы еще, что я натворил…

Мишель хмурился и разговаривать был не расположен. Ушел вскорости – в противоположную от кают сторону. Ну а я все-таки попыталась Еву догнать, на свой страх и риск.

Мисс Райс путешествовала вторым классом, каюта ее соседствовала с каютой Аурелии и, как я уже знала, достаточным местом для разговора хотя бы двух человек похвастаться не могла. Узкая койка – в некоторых каютах двухъярусная – приколоченная к полу тумба, отсек для багажа и пара грубо сколоченных стульев. Унылое место. Оттого для бесед и дневного времяпрепровождения пассажиры второго класса выбирали курительные комнаты и салоны с мягкой мебелью. Салон мы и предпочли.

С палубы сюда доносились звуки музыкального квартета, сквозь стеклянный купол крыши проникал задорный солнечный свет, смех и разговоры. Разве что второй класс оказался куда многолюдней первого, однако мы сумели найти уютное местечко в углу дивана и здесь, скинув с плеч накидку, Ева с укоризной заметила:

– Они играют мазурку. – То относилось к музыкальному квартету. – Подумать только, Жанна лежит мертвая, а они играют мазурку!

Я сочувственно склонила голову:

– Квартету велено развлекать гостей. Как бы там ни было, большинство из них даже не знает, какое несчастье случилось на этом пароходе. И, даст Бог, не узнает… Командование боится паники, оттого ни за что не допустит траура.

– Чем хуже обстоят дела, тем громче играет музыка, – нахмурилась Ева. – А впрочем, Жанна любила мазурку. И терпеть не могла трауры. Так о чем вы хотели поговорить, Лили?

– Об Аурелии, – нашлась я. Понизила голос и придвинулась чуть ближе, как это делают сплетницы. – Мне стало известно кое-что и, думаю, вам это тоже будет интересно. Аптекарь Кох провел исследование, и, представьте себе, мадам Гроссо отравили вовсе не напитком Аурелии. Она невиновна.

Я ждала реакции, но на лице Евы, пожалуй, ни один мускул не дрогнул. Тогда я продолжила:

– Мне показалось это странным, ведь вы видели, как некий стюард входил в альков до сеанса. Я полагала, он и подлил цианид калия в чашу с напитком.

Ева повела плечом:

– Я и впрямь его видела. Могу поклясться в этом собственной жизнью!

Даже так?..

Право, я ждала, что Ева скажет, мол, могла и ошибиться. Ведь было душно, накурено, а она, наблюдая загадочного стюарда, беседовала с Мишелем. Я бы, пожалуй, даже поверила Еве, скажи она, что ошиблась. Но Ева от слов открещиваться не собиралась.

– Вы видели его лицо? – прямо спросила я.

– Нет, лица не видела. Но ведь нам прислуживал в тот вечер стюард Нойман, так? Значит, это был Нойман, без сомнений!

– Вероятно… – согласилась я. – И долго ли стюард пробыл с Аурелией?

– Этого я не знаю. Согласитесь, если б я заметила, как он выходит, то увидела б и его лицо! Несомненно! Но я помню только спину в белом жакете.

– Да, пожалуй, что так, – рассеянно признала я.

И вдруг ощутила холодок на коже – оттого, что меня поразила догадка. Что, если он так и не вышел из алькова Аурелии? Что, если он был там, покуда я беседовала с креолкой, и слышал все? Каждое мое слово…

– Лили, – снова заговорила Ева, взглянув на меня искоса и со странноватым прищуром, – могу я спросить, откуда вы столь много знаете о делах расследования?

– Я просто слышала кое-что…

Ева отмахнулась, не дав даже договорить:

– Терпеть не могу, когда ходят вокруг да около! Ведь вы знаете все от Вальца, бравого красавца обер-лейтенанта. Это он вас подослал? Спелись вы с ним, как я погляжу! Особенно хорошо спелись после смерти вашего муженька!

Ну вот и все. Новость уже разлетелась.

Я нервно оглянулась по сторонам, но Ева, хоть и выговаривала резко, голос значительно понизила. Вряд ли нас кто-то слышал.

– Месье Муратов тоже знает о гибели мсье Дюбуа? – спросила я.

– Нет. Не имею привычки посвящать мужчин в наши женские дела. Они все понимают превратно.

Куда уж еще превратнее… Я сейчас и впрямь жалела, что завела с Евой сей разговор.

– Господи, мне никогда не наскучит смотреть, как вы смущаетесь, Лили, – недобро хмыкнула Ева. – Не беспокойтесь, я вовсе не думаю, что вы, на пару с обер-лейтенантом, задушили вашего муженька. – Она глянула на меня искоса. – Да даже если б и задушили, не стала б вас осуждать. Просто так, знаете, воспитанная леди, вроде вас, мужа душить не станет. Если задушили – значит, было за что. Так что Вальц вам поручил выпытать у меня?

Мисс Райс умела обезоруживать, этого не отнять. Я ни в чем не была виновата, и то мне было до ужаса неловко вести этот разговор.

А впрочем… ведь рано или поздно на этом пароходе узнают о гибели мнимого месье Дюбуа. И тотчас в мою сторону посыпятся вопросы: отчего я лгала о его морской болезни все эти дни, и отчего даже не пытаюсь быть похожей на убитую горем вдову. И излишне тесное знакомство с господином Вальцем мне припомнят, непременно припомнят!

Лишь одно успокаивало: всех этих людей на пароходе я не увижу, скорее всего, больше никогда. И сами имена месье и мадам Дюбуа, даст Бог, скоро останутся в прошлом…

Так что ж, пускай думают обо мне что хотят? Мы случайные, вынужденные попутчики и, едва ступим на сушу, все случившееся на «Ундине» останется на «Ундине».

И я решила Еве подыграть.

– Эти вопросы хотел задать не столько Вальц, сколько я сама… – склоняя голову, признала я. – Мы ведь говорили в тот вечер с мадам Гроссо, много говорили. Мне по сей день не дает покоя все то, что она рассказала. О своем прошлом, о том мужчине, что дурно с ней обошелся. О ее дочери.

Ева хмыкнула:

– Жанна и это вам сказала? Много ж она выпила.

– Так у мадам Гроссо действительно была дочь? Признаться, я не знала, верить ли…

– Была, – вкрадчиво кивнула Ева. – А Жанна изводила себя навязчивой идеей найти ее. Девице сейчас должно быть восемнадцать или девятнадцать. Да только она, скорее всего, и правда умерла в детстве, как и сказали Жанне родственники.