— По крайней мере депрессия не удерживала его дома по вечерам, — заметил Фейлз.

— Том, давай разделимся, — предложил Лэндис. — Что ты скажешь, если я попрошу тебя заняться светской жизнью Антона, а сам возьму его работу в труппе? — Он начал ковыряться в бумагах на столе (письма, счета, балетные программки). — Переговори с этой Амандой и наркоторговцем, если мы правильно решили, что Фрэнк зарабатывает наркотиками. А я начну таскать в участок балерунов.

— Собираешься в этом копаться? — удивился Фейлз.

— Во всяком случае, начну, потрачу пару деньков. — Акцент Мюррея заметно усилился, голос стал грубоватым, как обух. Он не хотел, чтобы напарник подумал, будто он пляшет под дудку Джульет Бодин. Мюррей нисколько не верил, что его старинная знакомая замешана в каких-нибудь противоправных действиях. И если честно, прислушивался к ее мнению. Хотя почти не думал о ней со времен колледжа, отнюдь ее не забыл. И как только увидел, почувствовал пьянящую, мучительную волну интереса. Ему пришло в голову, что если бы тогда, в колледже, он не связался с Моной, то попытался бы покорить Джульет. Она отличалась мягкой, ухоженной красотой, своеобразным привкусом затаенного изобилия. А к дочерям изобилия Мюррея, слава Богу, тянуло всегда.

И это их неизменно возмущало.

Джульет Бодин отличалась сообразительностью. И теперь тоже наверняка права: в напиток кто-то сыпанул наркотик.

— Если с шипучкой не обломится, мы бросим дело, — добавил он. — Просто я не хочу спешить, чтобы ничего не пропустить. Понимаешь?

Брови Фейлза дрогнули, и Мюррей понял — тот собирался ответить «нет», но промолчал. Это была еще одна хорошая черта его напарника.

— Я вернусь в студию, — продолжал Лэндис, — возьму пару бумажек и, может быть, пообщаюсь с парой человечков. Разберешься с этим дерьмом? — Он сгреб в горсть программки и древнюю корреспонденцию, распечатки автоматической системы телефонного узла. — А я осмотрю его раздевалку у Янча. И еще хочу позвонить в службу иммиграции и натурализации, может, даже свяжусь с Интерполом. Вдруг там что-нибудь известно? Чем черт не шутит — для девятнадцатилетнего паренька он изрядно поколесил по свету. Да, и надо поговорить с его психиатром.

— Удачи! — пожелал Фейлз и закатил глаза. Он несколько раз пытался выудить сведения у психиатров, но всегда безрезультатно. Конфиденциальность общения с пациентами. Права человека, с отвращением думал детектив, усаживаясь на кровать и принимаясь за корреспонденцию.

В штате студни Янча состояло шестьдесят три танцовщика плюс четыре балетмейстера-женщины и два мужчины, четыре пианиста, руководитель службы по связям с общественностью и три ее сотрудника, заведующий хозчастью со штатом в двадцать человек: электрики, плотники, помощники костюмеров и прочие; художественный руководитель, исполнительный директор, врач на договоре со своим массажистом, дама в приемной плюс дюжина всяких секретарей, бухгалтер, административная служба и курьеры. Не все из них присутствовали на прогоне в среду 14 июля. Но список зрителей подобрался к сотне. Не говоря уже о куче приглашенных, среди которых были: пара членов Совета, пара курьеров, трое заглянувших позвонить добровольных сборщиков средств, корреспондент журнала «Танец», который брал интервью у Макса Девижана, бригада из трех человек по ремонту кондиционеров и женщина, которая назвалась супругой одного из солистов, но, как выяснилось, была его обкуренной подружкой, продавец, который обслуживал торговый автомат (Лэндис поставил галочку напротив его фамилии), и Джульет Бодин.

Лэндис не видел проблемы в том, чтобы допросить всю сотню свидетелей или сколько их там наберется, но хотел убедиться, что был предмет для разговора. Детектив сел за свой стол, немного подумал, поднял трубку и позвонил в студию Янча.

— Говорит Мюррей Лэндис, следователь. Соедините меня, пожалуйста, с руководителем службы связи с общественностью. — И когда в трубке послышался голос Гретчен Мэннинг, попросил: — Будьте любезны, сделайте копии со всех пресс-релизов и публикаций о членах труппы: пиар, очерки, брошюры, все, что есть. Понимаю, материалов наберется много, но это мне очень поможет.

Гретчен с готовностью ответила, что почтет за честь немедленно или в самом ближайшем будущем направить детективу Лэндису любое количество ксерокопий. И Мюррей не сомневался, что она назовет в честь него своего первенца, отправит его самого хоть на Таити или окажет любую другую мелкую услугу, только бы он молчал о подробностях гибели Антона Мора в тряпочку. Мюррей позвонил ей после четырех. К тому времени пресса уже накинулась на историю с Мором, и, когда Лэндис возвратился в участок, его стол оказался завален сообщениями из пресс-службы полиции по поводу звонков корреспондентов различных изданий. А один пронырливый журналюга умудрился перехватить детектива у дома Мора после того, как он распрощался с Фейлзом. Мэннинг и ее служба придерживались версии несчастного случая, детали сообщили только родным, а дальше — на их усмотрение. Гретчен сказала, что звонила герру Генриху Мору, отцу Антона, и тот заверил студию, что с его стороны никакой утечки информации не будет. Янч надеялся, что к тому времени, когда факт смерти Мора станет достоянием общественности (что совершенно неизбежно), сенсаций не случится. Гретчен не сомневалась, что и сам детектив Лэндис считает, что так будет разумнее.

Мюррей познакомился с ней, когда несколько часов назад вернулся в студию, чтобы еще раз оглядеться. Тогда же он познакомился с Максом Девижаном, Грегом Флитвудом и другими. И решил, что Грег позер, но в целом человек ничего себе. А его письмо о «предумышленном инциденте» не что иное, как бюрократическая отписка, трюк, чтобы получить возможность заявить, что он кое-что попытался сделать. К тому же выяснилось, что Флитвуд так и не рассказал Антону о тальке, мол, не хотел выводить приму из равновесия. Надо было и в этом разобраться. Но Лэндису понравилась Мэннинг — за свою приверженность работе, хотя ему показалось, что в отношении прессы она чуточку оптимистичнее, чем нужно. Тип Девижана ему был прекрасно знаком — по опыту расследований в нескольких театрах и собственным занятиям искусством: хитрый, но задушевный, весь поддельный, но искренний, высший класс, но (поскольку постоянно клянчил деньги у спонсоров) с некоторым ощущением собственной ущербности. Кстати, сам Мюррей не считал зазорной профессией выбивание средств для искусства.

Шкафчик Мора не открыл следователям ничего нового. Еще немного нардила в пузырьке с фамилией врача. За час до обыска Лэндис уже знал, кто прописал лекарство, — женщина-психофармаколог, которую Антон посещал всего дважды. Она сообщила, кто его лечащий врач, направивший пациента к ней. Несколько минут назад Мюррей оставил на его автоответчике сообщение. Детектив хотел выяснить, кто совершил просчет и не сообщил пациенту о несовместимости препарата с наркотиками. По его мнению, должен был отвечать тот, кто выписывал рецепт, а там как знать. Америка есть Америка — любой может подать на каждого в суд, во всяком случае, попытаться.

Лэндис написал дневной рапорт, дал распоряжение, что отвечать на звонки журналистов, разделил список сотрудников студии Янча на четыре группы и отправился домой. Сообщения о смерти Мора не успели попасть в готовящиеся накануне вечером утренние выпуски таблоидов: танцовщик умер буквально несколькими минутами позднее. Мюррей вышел из метро на Бродвей под мелкий дождик, покосился на газетные стенды и представил завтрашние разухабистые заголовки: «Па-де-де со смертью» или «Последний пируэт звезды».