– Ну, ладно, ладно, – не серчай так, не волнуйся. Я уверена, все образуется, – Параскева ласково погладила ее по руке.

И тут в дверь кто-то постучал.

– Не заперто, – ответили все трое хором.

Дверь отворилась. На пороге, еле вмещаясь в дверной проем, стоял громадный, покрытый зелеными волосами леший.

– Мне бы Илью, – тихо сказал он. – Беда у нас. Люди лес валят.

Узнав, что Илья до сих пор не вернулся, лесной житель совсем расстроился.

– Что делать-то теперь? – повторял он. – Я ж обещал ему, что людям вредить не буду. А как этих иродов иначе остановить? Они вековые дубы пилить начали. Так глядишь, через пару-тройку дней и до нашей деревеньки доберутся. У нас семьи, хозяйство, дети малые.

– Так, может их просто попугать? – вклинился в разговор Рыжик.

– Не те уже люди, как сто лет назад, – покачал головой леший. – Так просто не запугаешь. Придется, видно, мне слово рушить.

Леший со стоном поднялся с табурета.

– Погодь, – остановила его Параскева. – Это не та ли дубовая роща, что к западу от деревни?

– Она самая, – кивнул головой леший.

– Заповедная, – вздохнула Параскева. – Там дубам уж сотен по семь лет будет. Я пойду вместе с тобой, – она поднялась с лавки. – Попробую людей остановить. Если это наши, деревенские, может что и получится.

– А если нет? – насупился леший.

– Тогда твоя воля, – сказала Параскева.

Он кивнул, и они вышли из избы.

Параскева спешила за лешим и торопливо подбирала нужные слова. Она понимала, что остановить людей решившихся на вырубку вековых дубов будет нелегко. И только от ее умения убеждать зависит, начнется ли война между лесом и деревней. Она помнила, как после прошлого ухода Колдуна люди решили покуситься на дубраву. Уж больно суровыми были послевоенные зимы. Не остановили селян даже старики, говорящие, что деревья в этом лесу рубить не к добру. И каким жестким и непреклонным был ответ деревьев.

Увы, столько времени прошло. Не осталось свидетелей тех событий. Поэтому люди ведут себя так неразумно. Слишком короткая у них память. И все время натыкаются они на одни и те же грабли. А еще Параскева гнала от себя мысли об Илье. Ведь если людям удалось так близко подобраться к дубовой роще, значит, с ним случилось что-то очень серьезное. Она поежилась от дурных мыслей.

– Ну, вот и подошли, – пробормотал леший. – Ты того, вразуми их. Если топить нечем, поможем, сухостоя подтащим. Только негоже это хорошие деревья в самом соку рубить. Им уж почитай лет по семьсот, а некоторым и все девятьсот будет. Их еще мой дед сажал. Слышишь, плачут они, защиты просят, – он утер слезу застрявшую в морщинистом как кора дерева лице и с укором посмотрел на Параскеву. – Знаю я, ты сама человек. Не обижайся, но лес наш дом. Если не получиться у тебя, мы свой дом рушить не позволим.

– Я постараюсь, – сказала Параскева и пошла туда, где урча надрывались бензопилы.

Дикий визг пилы врезался в сердце. Старый дуб в центре рощи успокаивающе шелестел листьями. Он послал гонцом сороку и верил, что хозяин-леший не оставит их в беде. Но вот с глухим треском на землю рухнуло первое спиленное дерево.

– Убийство, – пронесся шелест по роще. Деревья дружно встрепенулись и, касаясь друг друга сучьями, стали передавать скорбную весть. Громкий стук наполнил лес, заглушая визг сбесившейся от древесной крови пилы.

– Ты посмотри, ветер, что ли, поднимается, – толкнул в бок соседа один из мужиков.

– Ну, ветер, и что? Дождя, вроде, не предвидится, но поторопиться надо. Пошли сучья обрубать, – они взяли топоры и направились к только что поваленному дубу. И тут из леса вышла Параскева.

Старуха появилась, когда Сергей примеривался к очередному дереву. Несмотря на осенний с легкой прохладцей день, он уже успел раздеться по пояс. В этом дубовом лесу было на удивление тепло. Как будто лето отчего-то не хотело отсюда уходить. Улыбнувшись собственным мыслям о том, на что он потратит заработанные сегодня деньги, Сергей примерился к дереву и краем глаза увидел, как что-то белое выходит из леса. Неожиданно тоскливо защемило под ложечкой. Он неуклюже дернул бензопилой и чуть не опустил ее на ногу.

– Тьфу-ты черт, напугала, – выругался он присмотревшись. – Вы что это Прасковья Ивановна в такую даль забрели? Шли бы домой, вместо того, чтоб людей путать.

– Тому, у кого совесть чиста, бояться нечего. Я не пугать пришла, а поговорить, – сказала старуха необычным для ее возраста чистым и звонким голосом, перекрывшим вой работающих пил.

Мгновенье и в лесу наступила тишина. Мужики, так и не понявшие: с чего бы это они прекратили работу, уставились на старуху.

– Этот лес рубить нельзя, – отчеканила Параскева. – Люди всегда знали, что дубрава с этого края деревни является заповедной. Никто его не трогал. И вам не с руки. Не к добру это.

– Бабушка, – улыбнулся молодой паренек лет семнадцати. – А что будет, если порубим? Леший с русалками нас побьют, что ли?

Ответом мужиков был дружный хохот.

– Ты бы помолчал Алешка, пока старшие говорят, – не сдалась Параскева. – Когда мать тебя восьмимесячного родила, никто кроме нее да меня не верил, что выживешь. А ты выжил, благодаря травам, которые, чтоб ты знал, растут в здешнем лесу. Так теперь отблагодарить за жизнь хочешь?

– Прасковья Ильинична, – пожилой русоволосый мужчина положил бензопилу и подошел к старухе. – Ну что ты лютуешь? Не убудет от твоего леса. Знаем мы все. И что травы здесь, знаем. Да в нашей деревне ты каждому второму помогла. За то тебя ценим. Но пойми, у людей работы нет. Семьи кормить нечем. А тут пришел человек. Сказал, что мы приличные деньги получим. Вот мужики и пошли. Лес-то вон какой большой. Авось не убудет. – Он добродушно улыбнулся. – Иди домой. Не митингуй. Вон кстати, и подрядчик наш идет.

Действительно, перелезая через поваленные деревья, к ним спешил молодой человек с кожаной папкой. Не дойдя до Параскевы, он забормотал, заикаясь. – Эт-т-то, ч-что п-проверяющие? Т-т-так у нас с бумагами все в порядке, – он быстро расстегнул молнию на черной кожаной папке и достал бумагу. – В-вот, санитарная вырубка леса. Старые деревья убираем, молодняк ч-ч-тобы лучше рос.

– Да нет никакой проверки, – улыбнулся Степан. – Бабушка наша, знахарка митинг устроила. – Я ей то же самое говорю. Всем будет лучше: и лесу, и людям.

– Б-бабушка? – изумился парень. – А в-вы кто?

– Да я ж сельский глава, вы со мной о рубке договаривались. Я тут тоже работаю.

– Н-н-ну так работайте! – вдруг взвился подрядчик. – Р-работайте, а не болтайте! Я буду п-платить только за срубленный лес! По кубометрам.

– Степан, – сделала последнюю попытку Параскева. – Останови людей, очень прошу. Ты сельский глава, тебя послушают.

– Вот именно – я глава, – посуровел Степан. – Тебе все лес да лес. Людям хоть какой-то заработок нужен. Иди Прасковья Ивановна. Не смущай народ. – За работу мужики! – он сердито отвернулся от Параскевы и, подхватив пилу, двинулся к очередному дереву.